Неточные совпадения
Когда мы воротились в город, моя мать, видя, что я стал немножко покрепче, и сообразя, что я уже
с неделю не принимал обыкновенных микстур и порошков, помолилась
богу и решилась оставить уфимских докторов, а принялась лечить меня по домашнему лечебнику Бухана.
В жаркое летнее утро, это было в исходе июля, разбудили нас
с сестрой ранее обыкновенного: напоили чаем за маленьким нашим столиком; подали карету к крыльцу, и, помолившись
богу, мы все пошли садиться.
Отец мой продолжал разговаривать и расспрашивать о многом, чего я и не понимал; слышал только, как ему отвечали, что, слава
богу, все живут помаленьку, что
с хлебом не знай, как и совладать, потому что много народу хворает.
Мы остановились, сошли
с роспусков, подошли близко к жнецам и жницам, и отец мой сказал каким-то добрым голосом: «
Бог на помощь!» Вдруг все оставили работу, обернулись к нам лицом, низко поклонились, а некоторые крестьяне, постарше, поздоровались
с отцом и со мной.
Сначала мы вставали
с роспусков и подходили к жнецам, а потом только подъезжали к ним; останавливались, отец мой говорил: «
Бог на помощь».
Вчера
бог дал такого дождика, что борозду пробил; теперь земля сыренька, и
с завтрашнего дня всех мужиков погоню сеять; так извольте рассудить:
с одними бабами не много нажнешь, а ржи-то осталось половина не сжатой.
Священник сказал, между прочим, что староста — человек подвластный, исполняет, что ему прикажут, и прибавил
с улыбкой, что «един
бог без греха и что жаль только, что у Мироныча много родни на селе и он до нее ласков».
Завтра,
бог даст, не встану ли как-нибудь
с постели.
Она помолилась
богу, перекрестила нас
с сестрой и легла.
Конечно, я привык слышать подобные слова от Евсеича и няньки, но все странно, что я так недоверчиво обрадовался; впрочем, слава
богу, что так случилось: если б я совершенно поверил, то, кажется, сошел бы
с ума или захворал; сестрица моя начала прыгать и кричать: «Маменька приехала, маменька приехала!» Нянька Агафья, которая на этот раз была
с нами одна, встревоженным голосом спросила: «Взаправду, что ли?» — «Взаправду, взаправду, уж близко, — отвечала Феклуша, — Ефрем Евсеич побежал встречать», — и сама убежала.
С этим господином в самое это время случилось смешное и неприятное происшествие, как будто в наказание за его охоту дразнить людей, которому я, по глупости моей, очень радовался и говорил: «Вот
бог его наказал за то, что он хочет увезти мою сестрицу».
«Видно, и Параша
с сестрицей ушли молиться
богу», — подумал я и стал терпеливо дожидаться чьего-нибудь прихода.
Мысеич опять дремал, прислонясь к окошку; я опять помолился
богу и даже поклонился в землю, опять
с грустью посмотрел на дедушкину кровать — и мы вышли.
Вот беда крестьянину семьянному
с малыми детьми, когда
бог его скотинкой обидит, без молочка ребятам плохо, батюшка Алексей Степаныч.
Бабушка
с искренними, радостными слезами обняла моего отца и мать, перекрестилась и сказала: «Ну, слава
богу!
Я не только любил смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой руке ястреба, а левою рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как,
бог знает откуда, из-под самого носа
с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее
с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается
с добычею в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий посмотрит
с удовольствием.
Мы поздоровались
с крестьянами и сказали им: «
Бог на помощь».
Когда дошли до края, мы оба
с отцом сказали обычное «
Бог на помощь!» и получили обыкновенный благодарственный ответ многих женских голосов.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает
с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и
с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится
богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа
с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Она жаловалась только на его слабое здоровье и говорила, что так бережет его, что спать кладет у себя в опочивальне; она прибавила,
с какими-то гримасами на лице, что «Митенька будет совсем здоров, когда женится, и что если
бог даст ему судьбу, то не бессчастна будет его половина».
Мать лежала под пологом, отец
с Парашей беспрестанно подавали ей какие-то лекарства, а мы, сидя в другом углу, перешептывались вполголоса между собой и молились
богу, чтоб он послал маменьке облегчение.
«Напугал меня братец, — продолжала она, — я подумала, что он умер, и начала кричать; прибежал отец Василий
с попадьей, и мы все трое насилу стащили его и почти бесчувственного привели в избу к попу; насилу-то он пришел в себя и начал плакать; потом, слава
богу, успокоился, и мы отслужили панихиду.