Неточные совпадения
Тут следует большой промежуток, то есть темное пятно или полинявшее место в картине давно минувшего, и я начинаю себя помнить уже очень больным, и не в начале болезни, которая тянулась
с лишком полтора года, не в конце ее (когда я уже оправлялся), нет, именно помню себя в такой слабости, что
каждую минуту опасались за мою жизнь.
Через несколько минут своротили
с дороги и въехали в селение без улиц; избы были разбросаны в беспорядке; всякий хозяин поселился там, где ему угодно, и к
каждому двору был свой проезд.
Это были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров
с женою и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны
с моими дядями, бывали у нас
каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
Мать, щегольски разодетая, по данному ей от меня знаку, выбегала из гостиной, надевала на себя высокий белый фартук, снимала бережно ножичком чудное пирожное
с железного листа,
каждую фигурку окропляла малиновым сиропом, красиво накладывала на большое блюдо и возвращалась к своим гостям.
Дорога в Багрово, природа, со всеми чудными ее красотами, не были забыты мной, а только несколько подавлены новостью других впечатлений: жизнью в Багрове и жизнью в Уфе; но
с наступлением весны проснулась во мне горячая любовь к природе; мне так захотелось увидеть зеленые луга и леса, воды и горы, так захотелось побегать
с Суркой по полям, так захотелось закинуть удочку, что все окружающее потеряло для меня свою занимательность и я
каждый день просыпался и засыпал
с мыслию о Сергеевке.
Каждый день картина изменялась, и наконец разлив воды, простиравшийся
с лишком на восемь верст, слился
с облаками.
Я помню, что притворялся довольно искусно и часто пускался в длинные рассуждения
с матерью, тогда как на уме моем только и было, как бы поскорее убежать
с удочкой на мостки, когда
каждая минута промедления была для меня тяжким испытанием.
Но зато обе гостьи
каждый вечер ходили удить со мной на озеро; удить они не умели, а потому и рыбы выуживали мало; к тому же комары так нападали на них, особенно на солнечном закате, что они бросали удочки и убегали домой; весьма неохотно, но и я, совершенно свыкшийся
с комарами, должен был возвращаться также домой.
Открыв глаза, я увидел, что матери не было в комнате, Параши также; свечка потушена, ночник догорал, и огненный язык потухающей светильни, кидаясь во все стороны на дне горшочка
с выгоревшим салом, изредка озарял мелькающим неверным светом комнату, угрожая
каждую минуту оставить меня в совершенной темноте.
Не слушайте сестрицы; ну, чего дедушку глядеть: такой страшный, одним глазом смотрит…»
Каждое слово Параши охватывало мою душу новым ужасом, а последнее описание так меня поразило, что я
с криком бросился вон из гостиной и через коридор и девичью прибежал в комнату двоюродных сестер; за мной прибежала Параша и сестрица, но никак не могли уговорить меня воротиться в гостиную.
Возвращаясь
с семейных совещаний, отец рассказывал матери, что покойный дедушка еще до нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил
каждой дочери, кроме крестной матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых назвал поименно; сверх того, роздал дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
В Багрове
каждый год производилась охота
с ястребами за перепелками, которых все любили кушать и свежих и соленых.
В самом деле, при сноповых возах были только мальчики или девчонки, которые весело шли
каждый при своей лошадке, низко кланяясь при встрече
с нами.
На
каждой клади стояло по четыре человека, они принимали снопы, которые подавались на вилах, а когда кладь становилась высока, — вскидывались по воздуху ловко и проворно; еще
с большею ловкостью и проворством ловили снопы на лету стоявшие на кладях крестьяне.
Мы
с сестрицей
каждый день ходили к бабушке только здороваться, а вечером уже не прощались; но меня иногда после обеда призывали в гостиную или диванную, и Прасковья Ивановна
с коротко знакомыми гостями забавлялась моими ответами, подчас резкими и смелыми, на разные трудные и, должно признаться, иногда нелепые и неприличные для дитяти вопросы; иногда заставляла она меня читать что-нибудь наизусть из «Россиады» или сумароковских трагедий.
Тут я почувствовал всю цену твердости добродушного моего отца,
с которою не могла сладить богатая тетка, отдававшая ему все свое миллионное имение и привыкшая, чтоб
каждое ее желание исполнялось.
Я заснул в обыкновенное время, но вдруг отчего-то ночью проснулся: комната была ярко освещена, кивот
с образами растворен, перед
каждым образом, в золоченой ризе, теплилась восковая свеча, а мать, стоя на коленях, вполголоса читала молитвенник, плакала и молилась.
На меня напал безотчетный страх, что
каждую минуту может случиться какое-нибудь подобное неожиданное несчастье
с отцом,
с матерью и со всеми нами.
В передней комнате жили скотник и скотница, а в двух больших комнатах жили две чудовищные свиньи,
каждая величиною
с небольшую корову.
Не привыкшие к подобным переправам, добрые наши кони храпели и фыркали; привязать их к карете или перекладинам, которыми
с двух сторон загораживали завозню, было невозможно, и
каждую пару держали за поводья наши кучера и люди:
с нами остались только Евсеич да Параша.
— Неужели останешься одна в Багрове?» Тетушка задумалась и потом отвечала, что она переедет к сестрице Александре Степановне и что
каждый месяц вместе
с ней будет приезжать молиться и служить панихиды на могиле матери.
Призадумался честной купец и, подумав мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет в терему каменном, высокиим, и стоит он на горе каменной, вышина той горы в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью замками немецкими, и ведут к тому терему ступеней три тысячи, и на
каждой ступени стоит по воину персидскому и день и ночь,
с саблею наголо булатного, и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому
каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Дай только, боже, чтобы сошло
с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
За
каждым стулом девочка, // А то и баба
с веткою — // Обмахивает мух. // А под столом мохнатые // Собачки белошерстые. // Барчонки дразнят их…
Солдат опять
с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили
каждую // Чуть-чуть не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной
с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать
с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
У
каждого помещика // Сто гончих в напуску, // У
каждого по дюжине // Борзовщиков верхом, // При
каждом с кашеварами, //
С провизией обоз.