Неточные совпадения
Я иногда лежал в забытьи, в каком-то среднем состоянии между сном и обмороком; пульс почти переставал биться, дыханье было так слабо, что прикладывали зеркало к губам моим, чтоб узнать, жив ли я; но я помню многое, что делали со мной в то время и что говорили около меня, предполагая, что я
уже ничего не
вижу, не слышу и не понимаю, — что я умираю.
Когда мы воротились в город, моя мать,
видя, что я стал немножко покрепче, и сообразя, что я
уже с неделю не принимал обыкновенных микстур и порошков, помолилась богу и решилась оставить уфимских докторов, а принялась лечить меня по домашнему лечебнику Бухана.
Я
видел, будто сквозь сон, как он садился, как тронулась карета с места и шагом проезжала через деревню, и слышал, как лай собак долго провожал нас; потом крепко заснул и проснулся, когда
уже мы проехали половину степи, которую нам надобно было перебить поперек и проехать сорок верст, не встретив жилья человеческого.
Вот
уже и урема Ика скрылась в белом тумане росы, и мать сказала мне: «
Видишь, Сережа, как там сыро, — хорошо, что мы не там ночуем».
Мысль, что я сейчас опять
увижу Ик, разгуляла меня, и я
уже не спал до солнечного восхода.
Уж на третий день, совсем по другой дороге, ехал мужик из Кудрина; ехал он с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от дороги и начала лапами снег разгребать; мужик был охотник, остановил лошадь и подошел посмотреть, что тут такое есть; и
видит, что собака выкопала нору, что оттуда пар идет; вот и принялся он разгребать, и
видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и
видит, что в ней человек лежит, спит, и что кругом его все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
Энгельгардт вздумал продолжать шутку и на другой день,
видя, что я не подхожу к нему, сказал мне: «А, трусишка! ты боишься военной службы, так вот я тебя насильно возьму…» С этих пор я
уж не подходил к полковнику без особенного приказания матери, и то со слезами.
Дня через два, когда я не лежал
уже в постели, а сидел за столиком и во что-то играл с милой сестрицей, которая не знала, как высказать свою радость, что братец выздоравливает, — вдруг я почувствовал сильное желание
увидеть своих гонителей, выпросить у них прощенье и так примириться с ними, чтоб никто на меня не сердился.
(Примеч. автора.)] и
видели в ней такое движение и возню, что наши дамы, а вместе с ними я, испускали радостные крики; многие огромные рыбы прыгали через верх или бросались в
узкие промежутки между клячами и берегом; это были щуки и жерехи.
Проснувшись на другой день поутру ранее обыкновенного, я
увидел, что мать
уже встала, и узнал, что она начала пить свой кумыс и гулять по двору и по дороге, ведущей в Уфу; отец также встал, а гости наши еще спали: женщины занимали единственную комнату подле нас, отделенную перегородкой, а мужчины спали на подволоке, на толстом слое сена, покрытом кожами и простынями.
В половине июня начались
уже сильные жары; они составляли новое препятствие к моей охоте: мать боялась действия летних солнечных лучей,
увидев же однажды, что шея у меня покраснела и покрылась маленькими пузыриками, как будто от шпанской мушки, что, конечно, произошло от солнца, она приказала, чтобы всегда в десять часов утра я
уже был дома.
На другой день я
уже рассказывал свои грезы наяву Параше и сестрице, как будто я сам все
видел или читал об этом описание.
Мать скоро воротилась и сказала, что дедушка
уже очень слаб, но еще в памяти, желает нас
видеть и благословить.
Я его
уже давно не видал,
видел только мельком ночью; он был бледен, печален и похудел.
Когда все было готово и все пошли прощаться с покойником, то в зале поднялся вой, громко раздававшийся по всему дому; я чувствовал сильное волнение, но
уже не от страха, а от темного понимания важности события, жалости к бедному дедушке и грусти, что я никогда его не
увижу.
Не
увижу я Сергеевки и ее чудного озера, ее высоких дубов, не стану
удить с мостков вместе с Евсеичем, и не будет лежать на берегу Сурка, растянувшись на солнышке!
Ночь была душная, растворили окна, ливень унялся, шел
уже мелкий дождь; мы стали смотреть в окна и
увидели три пожара, от которых, несмотря на черные тучи, было довольно светло.
Евсеич
уже не старался меня развеселить или утешить, а только повторял,
видя мои глаза, беспрестанно наполняющиеся слезами: «Молись богу, соколик, чтоб маменька выздоровела».
Я с восторгом описывал крестьянские работы и с огорчением
увидел,
уже не в первый раз, что мать слушала меня очень равнодушно, а мое желание выучиться крестьянским работам назвала ребячьими бреднями.
Уже подъезжая к нему, я
увидел, что это совсем другое, совсем не то, что видал я прежде.
На другой день поутру, напившись чаю, мы пустились в путь, и часа через два я
увидел с горы
уже милое мне Багрово.
Наконец раздался крик: «Едут, едут!» Бабушку поспешно перевели под руки в гостиную, потому что она
уже плохо ходила, отец, мать и тетка также отправились туда, а мы с сестрицей и даже с братцем, разумеется, с дядькой, нянькой, кормилицей и со всею девичьей, заняли окна в тетушкиной и бабушкиной горницах, чтоб
видеть, как подъедут гости и как станут вылезать из повозок.
В самом деле, то происходило в воздухе, на земле и на воде, чего представить себе нельзя, не видавши, и чего
увидеть теперь
уже невозможно в тех местах, о которых я говорю, потому что нет такого множества прилетной дичи.
Я
видел, что мой отец сбирался
удить с большой охотой.
Я никогда не
видел, чтоб отец мой так горячился, и у меня мелькнула мысль, отчего он не ходит
удить всякий день?
Вскоре зачернелись полосы вспаханной земли, и, подъехав, я
увидел, что крестьянин,
уже немолодой, мерно и бодро ходит взад и вперед по десятине, рассевая вокруг себя хлебные семена, которые доставал он из лукошка, висящего у него через плечо.
На дворе радостным лаем встретили нас Сурка и Трезор (легавая собака, которую я тоже очень любил); я не успел им обрадоваться, как
увидел, что на крыльце
уже стояли двое дядей, Ерлыкин и Каратаев, и все четыре тетушки: они приветствовали нас громким вытьем, какое
уже слышал я на дедушкиных похоронах.
У ней было предчувствие, что она более не
увидит своего сына, и она, даже еще здоровая, постоянно об этом говорила; когда же сделалась больна, то
уже не сомневалась в близкой смерти и сказала: «Не видать мне Алеши!» Впрочем, причина болезни была случайная и, кажется, от жирной и несвежей пищи, которую бабушка любила.
Мало ли, много ли тому времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она
уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают, в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого, день ото дня, и
видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я
уж вас
видел. Вы, кажется, тогда упали? Что, как ваш нос?
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь
вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я
уж думал, что вы пришли с тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Добчинский.То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите
видеть, хочу, чтоб он теперь
уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили
видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому, то он там
уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И
видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — //
Уж взяли одного!