Неточные совпадения
Все это вместе решило меня сделать первый опыт на русском языке. Охотников до уженья много на Руси, особенно в деревнях, и я уверен, что найду в них сочувствие. Прошу только помнить, читая мою книжку, что она не трактат об уженье, не натуральная история
рыб. Моя книжка ни
больше ни меньше как простые записки страстного охотника: иногда поверхностные, иногда односторонние и всегда неполные относительно к обширности обоих предметов, сейчас мною названных.
Удочки бывают различной величины смотря по своему назначению: маленькие для мелкой
рыбы: гольцов, пескарей, ершей, уклеек (в Оренбургской губернии их называют сентявками и белоглазками), ельцов, мелких окуней и плотвы; средние, более других употребительные, для крупных окуней, язей, головлей, лещей, линей и карасей;
большие удочки назначаются для самой крупной
рыбы: для пород, сейчас мною поименованных, достигающих иногда огромной величины, и особенно для пород хищных: для щук, жерихов, сазанов, судаков, карпий и лохов, или красуль.
Разумеется, это разделение произвольно, и если удить в водах, где водятся все породы
рыб, то легко может взять огромная
рыба на среднюю и даже на маленькую удочку; она любит иногда попроказить и, не трогая
большие, самые лакомые насадки, хватает за пшеничное зернышко, кусочек хлеба с булавочную головку или муху…
Горько, когда
рыба сорвется или порвет лесу; зато какое счастие, если на маленькую удочку вытащит он
большого язя или головля.
Тут уже удилище всегда держится в руке и служит для указания, что
рыба взяла, для подсечки и для того только, чтоб уводить и утомить
рыбу, по
большей части самую крупную; но она подтаскивается уже просто за лесу и вынимается рукою или сачком.
Хлебная насадка, кроме удобства ее приготовления, имеет две выгоды: а) клев на нее вернее, ибо круглый кусочек хлеба нельзя таскать с места на место безнаказанно, как это часто делает
рыба с хвостом насаженного червяка; и б) от вас зависит, насадив
большой кусок хлеба, величиною с грецкий небольшой орех, защитить тем себя от дерганья мелкой
рыбы и ждать спокойно крупной, чего нельзя сделать ни с шейкой нелинючего рака, ни с червяком.
Всего охотнее, как мне случалось заметить, берет крупная
рыба на
большую зеленую кобылку, а средняя и мелкая — на серенькую, очень маленькую.
Впрочем, всегда надобно соображаться с привычками самой
рыбы: где она
больше держится, там и удить.
Много есть рыбаков-охотников, которые целый век удят без прикормки и даже не находят в ней
большой пользы, но последнее несправедливо: прикормка дело великое, и не только доставляет обильнейший лов, но дает возможность выуживать
рыбу в таком месте, где без прикормки вы бы никак ее не выудили, и в такое время года, когда эта порода
рыбы перестала уже брать.
Все это правда, а не менее того и то правда, что существует
большое уменье удить
рыбу.
Крутая леса будет свиваться, наплавок станет вертеться, крючок с насадкою приподниматься кверху, и если в этом положении возьмет
рыба, то по
большей части случится промах.
Водить неловко, из берегов торчат корни, на берегах кусты и деревья, а лесы по
большей части бывают нетолстые, крючок небольшой, удилище негнуткое, а
рыба самая бойкая…
По
большей части вода бывает неглубока, тем более надобно тишины и осторожности в движениях, особенно при вытаскивании
рыбы, которая очень хорошо берет в таких местах и очень крупная.
Сидя тихо и смирно с удочкой на берегу озера или речного залива, проросшего травами, а иногда притаясь в лодке в густых камышах пруда, я имел случай нередко, хотя поверхностно, наблюдать любопытную картину рыбьего боя: [Процесс метанья, или боя, икры даже этих трех пород, сейчас мною названных, наблюдать очень трудно, потому что он происходит по
большей части в травах или камышах, а главное потому, что
рыба боится приближения человека.
Это дознано многими опытами: озерные караси, например, по
большей части бывают яркого темно-желтого или золотистого цвета, а пересаженные в копаные, глинисто-мутные пруды делаются бледно-бланжевыми; окуни в иных реках бывают очень темны и ярко-пестры, но, посидев долго в пруде, становятся светлыми, белесоватыми: точно то же делается более или менее и с другими породами
рыб.
Рыба очень нередко задыхается зимой под льдом даже в огромных озерах и проточных прудах: [Из многих, мною самим виденных таких любопытных явлений самое замечательное случилось в Казани около 1804 г.: там сдохлось зимою огромное озеро Кабан; множество народа набежало и наехало со всех сторон:
рыбу, как будто одурелую, ловили всячески и нагружали ею целые воза.] сначала, в продолжение некоторого времени, показывается она в отверстиях прорубей, высовывая рот из воды и глотая воздух, но ловить себя еще не дает и даже уходит, когда подойдет человек; потом покажется гораздо в
большем числе и как будто одурелая, так что ее можно ловить саком и даже брать руками; иногда всплывает и снулая.
1) Все озера и пруды, и
большие и малые, не находящиеся близ жилья человеческого, никогда не имеют прорубей, потому что некому и не для чего их делать; не имеют также и полыней, то есть мест незамерзших, бывающих, как известно, только на реках
больших и быстротекущих: следовательно, в таких прудах и озерах не должна бы совсем водиться
рыба, особенно в изобилии; опыт показывает противное.
Итак, из всего мною сказанного следует заключить, что есть какие-нибудь другие условия, при содействии которых дохнет
рыба под льдом, но что независимо от этих причин
рыба отдыхает, если будет увеличено сообщение воды с атмосферическим воздухом, и что содержание
больших прорубей, ежедневно вычищаемых не только на прудах, не имеющих течения, и озерах, но даже на прудах проточных и даже на тихих омутистых реках, покрывающихся сплошным льдом, — для сохранения здоровья
рыбы весьма полезно.
В последний раз мне случилось видеть такой мор в 1841 году: я жил это лето в подмосковном селе Ильинском; от него верстах в трех есть довольно
большой, глубокий пруд и мельница при деревне Оборвихе на речке Сомынке; всякой
рыбы много водилось в этом пруду, потому что в нем нельзя было ловить неводом и даже бреднем по множеству подводных каршей, коряг и густой травы.
Отравители,
большею частию деревенские парни и мальчишки, нетерпеливо дожидавшиеся этой потехи, с громкими и радостными криками бегают по берегам, по мелкой воде, поросшей травою, берут снулую и ловят руками засыпающую
рыбу: для крупной употребляют и сачки.
Хотя трудно с этим согласиться, но положим, что такая уверенность справедлива, да для
рыбы эта отрава очень вредна: та, которая наглоталась кукольванца много, умирает скоро, всплывает наверх, бывает собрана и съедена; но несравненно
большая часть окормленной
рыбы в беспамятстве забивается под берега, под коряги и камни, под кусты и корни дерев, в густые камыши и травы, растущие иногда на глубоких местах — и умирает там, непримеченная самими отравителями, следовательно пропадает совершенно даром и гниением портит воду и воздух.
Но чем питается нехищная
рыба в
больших реках, текущих всегда в берегах песчаных, на которых не растет ни одной былинки, дно которых также песчано и чисто и где очень мало водится водяных насекомых?
Я сейчас говорил о том, как иногда бывает трудно разводить некоторые породы
рыб в такой воде, где прежде их не было; но зато сама
рыба разводится непостижимым образом даже в таких местах, куда ни ей самой, ни ее икре, кажется, попасть невозможно, как, например: в степных озерах, лежащих на
большом расстоянии от рек, следственно не заливаемых никогда полою водою, и в озерах нагорных.
Рыба имеет тонкий слух и острое зрение, особенно форель, но, кажется,
рыба вообще
больше боится стука, чем вида человека или животного, по крайней мере скоро к ним привыкает; но к звуку она чувствительна до невероятности; звуком можно ее оглушить до беспамятства, чему служит доказательством всем известное глушение
рыбы ударами дубинки по тонкому осеннему льду.
Вдруг рыбак кашлянет или чихнет — и как брызги во все стороны рассыплются серебряные стайки мелких рыбок, точно мгновенный дождь спрыснул воду; то же делается от всякого внезапного звука или появления щуки,
большого окуня, жериха и других хищных
рыб.
Нужно ли говорить после этого, что рыбак-охотник глядит на всякую
рыбу еще с
большею, особенною любовью, а на крупную и почему-нибудь редкую глядит с восхищением, с радостным трепетом сердца!
Это также самая маленькая
рыба: не
больше лошка, только лошок кругл, а она плоска.
Теперь я поговорю о тех
рыбах, которые, родясь такими же крошками, как и те, коих я уже описал, достигают
большой величины.
Очень редко выудишь ее в реке; но в конце лета и в начале осени удят ее с лодки в
большом количестве в полоях прудов, между травами, и особенно на чистых местах между камышами, также и в озерах, весной заливаемых тою же рекою; тут берет она очень хорошо на красного навозного червяка и еще лучше — на распаренную пшеницу (на месте прикормленном); на хлеб клюет не так охотно, но к концу осени сваливается она в прудах в глубокие места материка, особенно около кауза, плотины и вешняка, и держится до сильных морозов; здесь она берет на хлеб и маленькие кусочки свежей
рыбы; обыкновенно употребляют для этого тут же пойманную плотичку или другую мелкую рыбку; уж это одно свойство совершенно отличает ее от обыкновенной плотвы.
Мелкая красноперка очень хороша для насадки на хищную
рыбу, потому что живуща и не скоро утомляется, ходя на
большом крючке.
Хотя очевидно, что имя его происходит от
большой головы, но она у него совсем не так велика, а если и кажется
большей величины, чем у других
рыб, то единственно оттого, что лоб у головля очень широк и как-то сливается с его брусковатым станом.
Рот имеет довольно
большой, глаза темные; нижние перья красноваты, а верхние, особенно хвост, темно-сизого цвета, так что когда в полдневный пригрев солнца
рыба подымется со дна на поверхность воды то сейчас отличишь головлей по темно-синим, черным почти, хвостам.
Но отчего так редко берут
большие головли, тогда как, вероятно, каждому охотнику случалось видать их гораздо более, чем другой крупной
рыбы — это разрешить я никак не могу.
Видя, что крупная
рыба не берет, я откинул
большую удочку, взял среднюю, в шесть волосков, насадил маленького сальника и закинул.
Он не сносит воды холодной и появляется в реках после всех
рыб; преимущественно водится во множестве в реках тихих, глубоких, тинистых, имеющих много плес и заливов; особенно любит
большие пруды и озера; икру мечет в апреле, в самое водополье.
Без всякого сомнения, чем
рыба больше, тем лестнее ее выудить, а потому и огромные лещи, которые берут не часто, представляют для охотника заманчивое уженье; но тасканье лещей мелких, то есть подлещиков, весом фунтов до двух, которые берут беспрестанно, до чрезвычайности верно и однообразно, сейчас всплывают наверх, и неподвижные вытаскиваются на берег, как деревянные щепки, — по-моему, совсем невесело: я пробовал такое уженье, и оно мне не понравилось.
Говоря о сазане, я уже сказал, что он и карпия — одна и та же
рыба, с тою разницею, что карпия в прудах имеет цвет не яркий, а серовато-грязный и не достигает такой огромной величины, как сазаны, водящиеся в
больших реках и особенно в их устьях, при впадении в море; в Астрахани, например, улов сазанов бывает невероятно велик и замечателен как по множеству, так и по крупноте их.
Мне не удавалось удить много ни сазанов, ни так называемых карпий, но по рассказам охотников должно заключить, что это уженье, особенно в реках или
больших прудах, очень приятно, добычливо и требует в то же время уменья, осторожности и сачка: ибо крупная карпия — самая бойкая, сильная и неутомимая
рыба.
Надобно сказать, что я не совсем верю
большой величине и весу многих
рыб, о которых рассказывают рыбаки и охотники; часто они судят по глазомеру и по руке, и очень ошибаются.
Помню я в детстве моем, как тянули неводами заливные озера по реке Белой (это было тогда, когда Оренбургская губерния называлась еще Уфимскою), как с трудом вытаскивали на зеленый берег туго набитую
рыбой мотню, [Мотнею называют остроконечный длинный мешок, находящийся в середине невода.] как вытряхивали из нее целый воз
больших щук, окуней, карасей и плотвы, которые распрыгивались во все стороны; помню, что иногда удивлялись величине карасей, взвешивали их потом, и ни один не весил более пяти фунтов.
Впрочем, и то надобно сказать, что когда в небольшом пруде выужено значительное количество карасей да у числа вдвое
большего прорваны, оторваны [От сильной подсечки нередко совсем отрываются у карасей (и у всякой мелкой
рыбы) губы, которые, точно как колечко, держатся на кожице, вытягиваясь в нужном случае наподобие небольшого хобота.] или поранены губы, то и карась, как он ни прост, должен сделаться осторожным.
С весны надобно удить на червей, летом — на раковые шейки и линючих раков и особенно на
большие линючие раковые клешни, которые окуни очень любят; к осени же, до самой зимы, всего лучше удить на маленьких рыбок; если же их нет, что часто случается, то надобно поймать плотичку или какую-нибудь нехищную рыбку, изрезать ее на кусочки, крупные или мелкие, смотря по
рыбе, какая берет, и по величине удочки, и насаживать ими крючки.
Что же я увидел? на отмели, острым углом вдавшейся в берег, не глубже двух вершков,
большая стая порядочных окуней ловила мелкую
рыбу, которая от неизбежной погибели выскакивала даже на сухой берег; окуни так жадно преследовали свою добычу, что сами попадались на такую мель, с которой уже прыжками добирались до воды поглубже: я даже поймал трех из них руками.
Щука преимущественно питается
рыбой и всякой водяной гадиной; она по алчности своей глотает даже лягушек, крыс и утят, отчего
большую щуку называют утятницей.
Где много всякой мелкой
рыбы, там и щуки разводятся и держатся во множестве;
большею частью ловят их на жерлицы, о чем я поговорю впоследствии.
Рыбак, стоявший возле меня на плотине огромного пруда, вытаскивая небольшую
рыбу, вдруг почувствовал на удочке такую тяжесть и упорство, что едва не выронил из рук удилища, но, приняв это за неожиданное движение какой-нибудь средней
рыбы, стал тащить с
большею силою и выволок на плотину порядочную щуку.
Жерих не водится в маленьких речках, но любит реки
большие или по крайней мере многоводные, глубокие и быстрые; живет также и в
больших, чистых озерах, питается всякими водяными насекомыми, мелкою
рыбою и на нее только берет на удочку; клев его чрезвычайно быстр, и на удочке ходит он необыкновенно бойко; он вырастает длиною в аршин и весом бывает в восемнадцать фунтов.
Иногда употребляют и название «красной
рыбы», вероятно по желтовато-розовому цвету ее тела и, может быть, по красным крапинам, которыми она испещрена; но не должно смешивать красулю с собственно так называемою красною
рыбой, или семгой: последняя отличается от первой более широким станом, серовато-белым цветом чешуи и
большею краснотою тела; она живет преимущественно в
больших реках.
Красуля принадлежит к породе форели и вместе с нею водится только в чистых, холодных и быстрых реках, даже в небольших речках или ручьях, и в новых, не загаженных навозом прудах, на них же устроенных, но только в глубоких и чистых; стан ее длинен, брусковат, но шире щучьего; она очень красива; вся, как и форель, испещрена крупными и мелкими, черными, красными и белыми крапинами; хвост и перья имеет сизые; нижнюю часть тела — беловато-розового цвета; рот довольно
большой; питается мелкою
рыбой, червяками и разными насекомыми, падающими в воду снаружи и в ней живущими.
Несмотря на то, что пеструшка самая пугливая, сторожкая
рыба и самая быстрая в своих движениях — ее ловят руками (также кутему и налимов), ибо она любит втискиваться между корягами и корнями дерев, залезать под камни и даже в норы. Я уже говорил о ловле всякой
рыбы руками, которая в
большом употреблении около Москвы.