Неточные совпадения
Я согласился и ту же минуту
написал сам в Петербург
к Гоголю горячее письмо, объяснив, почему Щепкину неудобно ставить пиесу и почему мне это будет удобно, прибавя, что в сущности всем будет распоряжаться Щепкин, только через меня.
Погодин должен был
написать к Гоголю письмо следующего содержания: «Видя, что ты находишься в нужде, на чужой стороне, я, имея свободные деньги, посылаю тебе две тысячи рублей ассигнациями.
Перед возвращением своим в Россию он
написал к Гоголю в Рим самое горячее письмо, убеждая его воротиться в Москву (Гоголь жил в Риме уже более двух лет) и назначая ему место съезда в Кельне, где Константин будет ждать его, чтоб ехать в обратный путь вместе.
Это видно из записки Погодина ко мне, в которой он
пишет, что Гоголь просит меня справиться об этом выпуске; но торопиться было не
к чему: выпуск последовал в декабре.
Я
писал Гоголю 20 октября, что, «желая непременно ехать вместе с вами, любезнейший Николай Васильевич, я обращаюсь
к вам с вопросом, можете ли вы отложить свой отъезд до вторника?
Надобно было их достать, что не составляло трудности, и я сейчас
написал записку — и попросил на две недели две тысячи рублей [Для уплаты этих денег я
написал в Москву
к должнику своему Великопольскому, который сейчас выслал мне две тысячи семьсот рублей, то есть весь долг.] —
к известному богачу, очень замечательному человеку по своему уму и душевным свойствам, разумеется весьма односторонним, — откупщику Бенардаки, с которым был хорошо знаком.
Зная от Бенардаки, который 14-го числа сам привез мне поутру две тысячи рублей, что именно 16-го Гоголь обещал у него обедать, я
написал записку
к Гоголю и велел человеку дожидаться его у Бенардаки; но Гоголь обманул и не приходил обедать.
Я тогда же
написал об них в письме
к моей жене, что это были калибаны в понимании искусства, и это совершенная правда.
7 декабря я
написал к Гоголю обо всем случившемся со мной и также о том, что теперь я сам не знаю, когда поеду, и чтоб он не ждал меня.
Я мало помню таких разговоров, но заключаю о них по письмам Константина, которые он
писал около 20 января
к Вере в Курск и
к Мише в Петербург.
Недавно я
написал письмо об этом
к Мише, серьезное и важное, которое вылилось у меня из души».
Первое действие комедии, о которой
пишет Гоголь, принадлежит
к той самой пиесе, которую Щепкин, под названием «Дядька в хлопотах», давал себе в бенефис в прошедшую зиму, через год после кончины Гоголя.
Просьба
к Верочке относится до моего портрета, который она обещала
написать для Гоголя, исполнению которой, без сомнения, мешало мое отсутствие.
Между тем Гоголь получил известие о нашем несчастье. Не помню,
писал ли я сам
к нему об этом, но знаю, что он
написал ко мне утешительное письмо, которое до меня не дошло и осталось для меня неизвестным. Письмо было послано через Погодина; вероятно, оно заключало в себе такого рода утешения, до которых я был большой неохотник и мог скорее рассердиться за них, чем утешиться ими. Погодин знал это очень хорошо и не отдал письма, а впоследствии или затерял, или обманул меня, сказав, что письма не нашел.
На другой день Гоголь одумался,
написал извинительное письмо
к Загоскину (директору театра), прося его сделать письмо известным публике, благодарил, извинялся и наклепал на себя небывалые обстоятельства.
Он
писал туда
к своим приятелям, даже хотел сам ехать на выручку его; но, наконец, нетерпеливо ожидаемая рукопись, вся без исключения пропущенная цензором, была получена.
Так по крайней мере говорили братья Языкова,
к которым будто он
писал сам, а также и его доверенный лакей.
Вера очень справедливо
пишет в письме
к М. Карташевской, что как-то странно видеть мать Гоголя и слышать, как она говорит о нем.
На это письмо Константин
писал к Гоголю следующее...
Очень довольный, что скоро нашел деньги, я сейчас отправил их в Рим через Шевырева и
написал письмо
к Гоголю.
Я не помню, чтоб когда-нибудь получил письмо от Гоголя через Хомякова, и вообще я удивляюсь и не знаю, какая могла быть причина, что мы так долго не
писали к Гоголю? Надобно предположить, что письма как-нибудь задерживались на почте или вовсе не доходили.
В октябре того же года Гоголь спрашивал Н. М. Языкова в письме
к нему из Франкфурта: «Спроси Аксаковых, зачем ни один из них не
пишет ко мне?» — а самому С. Т.
писал...
Отесенька с тем и
писал письмо
к Плетневу, чтобы остановить печатание всех этих нелепостей, но Плетнев так ограничен, что не понял или не хочет понять всей этой нелепости, и говорит: нам порукой Жуковский, который одобрил все намерения Гоголя.
«Я
написал и послал сильный протест
к Плетневу, чтобы не выпускал в свет новой книги Гоголя, которая состоит из отрывков писем его
к друзьям и в которой точно есть завещание
к целой России, где Гоголь просит, чтобы она не ставила над ним никакого памятника, и уведомляет, что он сжег все свои бумаги.
Не обязывая их
к полному согласию со мною, я убеждаю их
написать Гоголю с совершенной откровенностью, что они думают.
От 3 декабря. «Я уведомил тебя, что
писал Плетневу; вчера получил от него неудовлетворительный ответ. Письмо
к Гоголю лежало тяжелым камнем на моем сердце; наконец, в несколько приемов я
написал его. Я довольно пострадал за то, но согласился бы вытерпеть вдесятеро более мучения, только бы оно было полезно, в чем я сомневаюсь. Болезнь укоренилась, и лекарство будет не действительно или даже вредно; нужды нет, я исполнил свой долг как друг, как русский и как человек».
Едва только было отправлено это письмо, как прибыл ответ Гоголя на письмо от 9 декабря 1846 г. из Неаполя (см. выше). Об этом ответе С. Т.
писал 17 февраля 1847 г. сыну Ивану; кроме того, об этом сохранилась и выписка из письма Веры Сергеевны
к М. Г. Карташевской от 21 февраля 1847 г. Вот она...
О том же
писал С. Т. Аксаков в письме
к сыну Ивану от 28 марта...
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я
напишу к ней.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут
пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю:
к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий. Я здесь
напишу. (
Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (
Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (тихо, Добчинскому).Слушайте: вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а другую жене. (Хлестакову.)Осмелюсь ли я попросить позволения
написать в вашем присутствии одну строчку
к жене, чтоб она приготовилась
к принятию почтенного гостя?
Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государственного человека. Верно, я вчера им подпустил пыли. Экое дурачье! Напишу-ка я обо всем в Петербург
к Тряпичкину: он пописывает статейки — пусть-ка он их общелкает хорошенько. Эй, Осип, подай мне бумагу и чернила!
Анна Андреевна. Послушай: беги
к купцу Абдулину… постой, я дам тебе записочку (садится
к столу,
пишет записку и между тем говорит):эту записку ты отдай кучеру Сидору, чтоб он побежал с нею
к купцу Абдулину и принес оттуда вина. А сам поди сейчас прибери хорошенько эту комнату для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее.