Неточные совпадения
Ольга Николаевна. Как смешно, Коля, когда влюбленные в очках. (Заглядывая ему в глаза.) А
тебе не нужно, Коля, очков, чтобы меня рассмотреть?
Глуховцев. Заказана. Нет, объясни
ты мне, пожалуйста, что это значит любовь? То
не было ее, а то вдруг явилась; и сердцу так широко, так просторно, так солнечно и вольно, что как будто крылья выросли у него. Оль-Оль, родной
ты мой человечек, звездочка моя, — я, ей-богу, счастлив!
Блохин. Нет, это удивительно: такого скандалиста, как Онуфрий, во всей Москве
не найти… И зачем
ты, Онуфрий, лезешь непременно в тихое семейство?
Не осенний мелкий дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман, —
Слезы горькие льет молодец
На свой бархатный кафтан.
— Полно, брат молодец,
Ты ведь
не девица,
Пей — тоска пройдет.
Пей, пей — тоска пройдет.
Мишка (подходит сзади и обнимает его). Ну,
не сердись, Сережа, я ведь нарочно. У
тебя голос прямо, брат, для оперы.
Блохин. Оставь меня, Михаил. Я знаю, что у меня очень плохой голос, но если мне хочется петь, — как
ты этого
не понимаешь? Я, может быть, всю жизнь отдал бы, чтобы иметь такой голос, как у
тебя.
Ты не знаешь и никто из вас
не знает, что у меня в душе все время музыка звучит.
Мишка. Если бы
ты не врал, Сережа, а то ведь
ты врешь.
Мишка (покаянно). Верно, брат Сережа, верно! Свинство это. Поцелуй меня! Больше никогда, брат, слова
не скажу — ври сколько хочешь. (Соболезнующе.) У
тебя тенор, что ли?
Мишка. А
ты, Онуша,
не мешай водку с пивом. Выпей сперва одного, а потом другого, а вместе — избави
тебя бог: никакое тихое семейство
тебя не выдержит.
Глуховцев.
Ты еще
не знаешь, какой он хороший. Он последнюю копейку отдает товарищам, но только ужасный скандалист!
Ольга Николаевна. И
ты меня
не забывай. (Остается одна. Некоторое время молчит, потом тихонько напевает.)
Архангельский.
Ты не имеешь права так говорить, Миша. Ницше…
Онуфрий.
Не уходи, Коля, мы сейчас заставим его извиниться. Михаил, прошу
тебя, возьми слова твои обратно.
Онуфрий. Нет, именно духовный отец. Я прошу
тебя, женщина, как бы
тебя ни звали, люби моего Колю. Это такая душа, это такая душа… (Всхлипывает.) И когда вы женитесь и образуете тихое семейство, я навсегда поселюсь у вас.
Ты меня
не выгонишь, Коля, как этот адвокат?
Евдокия Антоновна (проходя).
Ты же тут, Оля, сиди, никуда
не уходи отсюда. (Жеманничая.) Какой прекрасный вечер, господин студент! (Идет.)
Евдокия Антоновна (оборачиваясь). Какой великолепный оркестр, Оля:
ты не находишь, дружок?
Ольга Николаевна (зло). Да неужели же
ты ничего
не понимаешь? Целый месяц живешь со мною и ничего
не видишь. Где же твои глаза?
Глуховцев. Ну видел, положим. Но что же отсюда следует? Правда, это нелепо; может быть, над этим нужно было задуматься, но мне как-то и в голову
не пришло. И вообще (с некоторой подозрительностью смотрит на нее), и вообще я действительно
не задавался вопросом, кто
ты, кто твоя мать. Знаю, что твой отец был военный, что твоя мать получает пенсию…
Что же
ты молчишь? Коля, Колечка!..
Ты не ожидал этого?
Тебе очень больно? Да говори же! Милый мой, если бы
ты знал, как я измучилась — вся, вся!
Глуховцев. Да,
не ожидал. Но как же это? Да,
не ожидал!.. Какая странная вещь!..
Ты — на содержании… Странно! Как же это вышло?
Ольга Николаевна (испуганно).
Ты не думай, Коля, что теперь я с ним… и с
тобою. Нет, нет! Он уже два месяца как уехал на Кавказ.
Глуховцев (с тоскою глядя на нее). И это
ты? «Духи, на платье»!.. И это
ты, Оль-Оль, мое очарование, моя любовь! Ведь я
тебя девочкой считал. Да и
не считал я ничего, а просто любил, зачем —
не знаю. Любил!..
Глуховцев. Отчего же
ты не работала?
Ольга Николаевна. Я ничего
не умею… Да и где взять работы?
Ты сам знаешь. Пожалей меня.
Ольга Николаевна. Вот
ты… в комитетской столовой… А я уж два дня ничего
не ела.
Глуховцев. Ах,
ты!.. Но как же это! Ведь это же невозможно,
тебе нужно чего-нибудь съесть. Отчего
ты сразу
не сказала об этом? Я бы…
Глуховцев (в отчаянии). Ничего! Это такой ужас, что можно убить себя. Да нет, я достал бы где-нибудь! Я бы что-нибудь продал… Фу
ты, черт, наконец, украл бы. Ведь это невозможно на самом деле: два дня
не есть человеку. Оль-Оль, прости меня, голубчик. Я просто осел. Вместо того чтобы расспрашивать…
Тебе очень хочется есть?
Онуфрий. Постой,
ты говоришь, два дня
не ела? То есть как же
не ела, совсем
не ела? (Горячась.) Нет, это невозможно. О чем же
ты, тупица, осел, думал раньше?
Евдокия Антоновна. Какой-то грубиян, какой-то нахал, какой-то студентишка смеет заявлять: я
не пущу!
Ты мне смотри, девчонка, дрянь,
не забудь, что я
тебе вчера говорила. Ну-с?
Глуховцев. Как
ты говоришь это, Оля! Если
ты не захочешь сама остаться, то ведь я уже
не могу удержать
тебя.
Ты подумай!
Парень. С тех пор как умерли мои родители, мне больше негде столоваться, Никита Федорович. Первоначально столовался я у моей замужней сестры, но семья у них, знаете ли, большая, ртов много, а работников один только зять. Вот и говорят они мне: ступай, говорят, Гриша, столоваться в другое место, а мы больше
не можем, чтобы
ты у нас столовался. И тут совсем было я погиб, Никита Федорович, и решился живота.
Повстречали меня господин Аносов, и уж
не знаю, понравился я им, что ли, или так, но только говорят они мне: поезжай, говорят, Гриша, в юнкерское училище экзамен держать, и вот
тебе денег, чтобы мог
ты там, пока что, столоваться.
Мишка. Конечно, жалко человека.
Ты этого, Онуша,
не говори. Окромя того — небось совестно: Колька сыт, и, конечно, на голодного смотреть ему зазорно. Так, что ли, Глуховцев?
Глуховцев. Я ей сказал: если
ты пойдешь, то больше
не возвращайся. И она, брат Миша, пошла. Что
ты на это скажешь?
Онуфрий. Никогда
не нужно, Коля, злоупотреблять спиртными напитками. Злоупотребишь — и потянет
тебя в тихое семейство. А потянет
тебя в тихое семейство — тут
тебе, Коля, и капут. Потому что гений и тишина несовместимы, брат.
Евдокия Антоновна (с ужасом). Ну что
ты говоришь! А клялся, что абрикосовский. Погоди, Олечка,
не кушай, я все это соберу и брошу ему назад в его подлую харю!
Если
ты не можешь оценить всех жертв, которые я приношу…
Евдокия Антоновна. Да-с, полковник. Он, положим, только врач, военный врач, и уже
не служит, но по чину — он полковник. И главное, имей это, Олечка, в виду и держи себя прилично, этот человек очень серьезный,
не развратник и имеет самые серьезные намерения. Как
тебе это нравится — сто рублей в месяц и подарки?
Евдокия Антоновна. Как
ты выражаешься, Оля! Да, вот что я хотела
тебе сказать: тут этот студент, Глуховцев…
ты не будь с ним жестока, Оля. Бедный мальчик без семьи, мне так жаль, что я тогда так сильно погорячилась.
Евдокия Антоновна (уступчиво). Как хочешь, дружок. Вы оба люди молодые, и
не мне, старушке, вмешиваться в ваши дела.
Ты просто позови его посидеть часочек, и он сам все поймет, когда увидит
тебя, моя прелесть.
Не хочешь наливочки, Оля? Выпей, голубчик, очень сладкая. А я сейчас (оправляется перед зеркалом) поеду за ним.
Евдокия Антоновна. Конечно, я
не позволила бы себе унижаться ради какого-нибудь молокососа, но это такой почтенный человек, да вот
ты сама увидишь. И имей в виду, Олечка, он говорит, что привык ложиться рано, так что…
ты понимаешь, Оля?
Мне
не совсем нравится, что
ты в черном, Олечка…
Ольга Николаевна (плачет). Что же я скажу! Пожалей меня! Разве
ты не видишь, как я несчастна! Я ни одной ночи
не спала.
Ольга Николаевна (плачет). И
ты… и
ты презираешь меня, господи. И никто… и ни одна душа на свете…
не видит, что ведь я же девочка… мне еще восемнадцати лет нету… кто же пожалеет меня? Господи! Кому я нужна? Взять бы мне уксусной… эссенции… да и от… равиться.
Глуховцев. Почему
ты мне тогда, раньше
не сказала, что
ты на содержании?
Ольга Николаевна (горячо). Нет, Коля, клянусь
тебе. Я буду работать. Дай мне только оправиться немного,
не отталкивай, пожалей меня!
Ольга Николаевна (
не вставая). Вот и назвал… Милый мой, прекрасный мой! Я ведь так, я ведь так люблю
тебя.
Глуховцев. Встань, Оля.
Не буду говорить, пока
ты не встанешь!
Ольга Николаевна.
Не сердись, милый.
Ты такой великодушный, благородный, как
ты можешь сердиться на девочку?
Ольга Николаевна. Как же
ты можешь сомневаться в этом?
Ты посмотри только, какая я измученная: у меня кровинки в лице
не осталось. Сегодня утром посмотрела на себя в зеркало, и так стало жалко, что даже заплакала. Молодости жалко, красоты своей жалко. (Тихонько плачет.)