Неточные совпадения
— Спасибо, — говорит Саша и еще раз повторяет: — Спасибо! Ну, а скажи, как ты думаешь, ты хорошо знала генерала… — Губы Саши кривятся в веселую,
не к случаю, улыбку. — Ведь
наш генерал-то был бы теперь, пожалуй, губернатором и тоже бы вешал… Как ты думаешь, мама?
— Там! — ответил Колесников, придвигая стакан чаю. — Вы, того-этого, предложили убить
нашего Телепнева, а наши-то взяли и отказались. Я тогда же из комитета и вышел: «Ну вас, говорю, к черту, дураки! Как же так
не разобрать, какой человек может, говорю, а какой
не может?» Только они это врали, они просто струсили.
— Отец-то? Вопрос
не легкий. Род
наш, Колесниковых, знаменитый и древний, по одной дороге с Рюриком идет, и в гербе у нас колесо и лапоть, того-этого. Но, по историческому недоразумению, дедушка с бабушкой
наши были крепостными, а отец в городе лавку и трактир открыл, блеск рода, того-этого, восстановляет. И герб у нас теперь такой: на зеленом бильярдном поле наклоненная бутылка с девизом: «Свидания друзей»…
—
Не знаю,
не знаю, Господь с ним! — торопливо говорил Ш. и пальцами, которые у него постоянно дрожали, как у сильно пьющего или вконец измотанного человека, расправлял какие-то бумажки на столе. — Вероятно, что-нибудь этакое кошмарное, в духе, так сказать, времени. Но и то надо сказать, что Василий Васильевич последнее время в состоянии… прямо-таки отчаянном.
Наши комитетчики…
— Мне
не нравится, Василий Васильевич, — начал Саша прямо, — что вы шутите и вообще притворяетесь таким простаком. Этим вы вводите в заблуждение всех… всех
наших. И значение ваших взглядов я понимаю: тоже нехорошо!
— Этот Добровольский! Отдал его записку в младшие классы, чтобы списывали. Он мог сам сделать копию и вообще
не имел на это права, так как записка принадлежит всему
нашему классу. И что там списывать — так можно запомнить, если
не дурак. Такое свинство!
…Повесили арфы свои мы на ивы,
Свободное нам завещал песнопенье
Солим, как его совершилось паденье;
Так пусть же те арфы висят молчаливы:
Вовек
не сольете со звуками их,
Гонители
наши, вы песен своих!..
— Сколько я видал на земле людей, все люди, братцы, глупые.
Нашему брату, вольному человеку, крыша над головой все равно что гроб, а они этого никогда
не понимают, заживо хоронятся да тухнут.
— У него ярости много, — настаивал Соловьев, — пусть на случай около выхода орет:
наши идут! Кто
не бежал, так убежит, скажут, тридцать человек было. Боткинский Андрон таким-то способом сам-друг целую волость перевязал и старшину лозанами выдрал.
— Какая огромная Россия! Закрою глаза, и все мне представляются леса, овраги, реки, опять леса и поля. «Ты, рябинушка, ты, зеленая…» Сейчас мне ничего
не стыдно: скажи, Василий, ты веришь, что
наш народ — великий народ?
— Миром тебя просим, Александр Иваныч, прости
нашу темноту. Ты что ж, Евстигнейка,
не кланяешься? Кланяйся, сукин сын, и благодари за науку.
— А вы знаете, как они об Александре Иваныче выражаются, — от вас, конечно, они скрывают, а при мне
не стесняются. Трудно без слез слушать: он, говорят, как ангел чистый, он нам Богом за
нашу худобу послан, за ним ходи чисто… Барашек он беленький…
— С
нашей тоже.
Не форси!
— Да завтра к полудню. Будь осторожен, Саша,
не доверяй. За красавцем
нашим, того-этого, поглядывай. Да… что-то еще хотел тебе сказать, ну да ладно! Помнишь, я леса-то боялся, что ассимилируюсь и прочее? Так у волка-то зубы оказались вставные. Смехота!
Жегулев зажал в кармане браунинг и подумал, охваченный тем великим гневом, который,
не вмещаясь ни в крик, ни в слова, кажется похожим на мертвое спокойствие: «Нет, убить мало. Завтра придут
наши, и я его повешу на этой березе, да при всем народе. Только бы
не ушел».
Сам же думал: «Хитрит барин, ни копейки
не отдаст, своего дружка ждет. Эх, плакали
наши сиротские денежки!»
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем
не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб
наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков (схватывая за руку дочь).Анна Андреевна,
не противьтесь
нашему благополучию, благословите постоянную любовь!
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть,
не поможете в
нашей просьбе, то уж
не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче
наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для общей
нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать:
не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.