Неточные совпадения
Часам
к десяти утра Дерсу возвратился и привез с
собой мясо. Он разделил его на три части. Одну часть отдал солдатам, другую — староверам, третью — китайцам соседних фанз.
Если я хочу представить
себе девственную тайгу, то каждый раз мысленно переношусь в долину Синанцы. Кроме обычных ясеня, березы Эрмана и ольхи, здесь произрастали: аянская ель — представительница охотской флоры, клен с красными ветвями, имеющий листву, как у неклена, затем черемуха Маака с желтой берестой, как у березы, и с ветвями, пригнутыми
к земле, над чем немало потрудились и медведи, и, наконец, в изобилии по берегам реки ивняки, у которых молодые побеги имеют красновато-сизый оттенок.
Выбрав один из них, мы стали взбираться на хребет. По наблюдениям Дерсу, дождь должен быть затяжным. Тучи низко ползли над землей и наполовину окутывали горы. Следовательно, на вершине хребта мы увидели бы только то, что было в непосредственной от нас близости.
К тому же взятые с
собой запасы продовольствия подходили
к концу. Это принудило нас на другой день спуститься в долину.
В полдень погода не изменилась. Ее можно было бы описать в двух словах: туман и дождь. Мы опять просидели весь день в палатках. Я перечитывал свои дневники, а стрелки спали и пили чай.
К вечеру поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле тишина в природе вдруг нарушилась. Застывший воздух пришел в движение и одним могучим порывом сбросил с
себя апатию.
Дальнейшее путешествие наше до реки Санхобе прошло без всяких приключений.
К бухте Терней мы прибыли в 4 часа дня, а через час прибыли и охотники за пчелами и принесли с
собой 9 кг хорошего сотового меда. Вечером казаки ловили рыбу в реке. Кроме горбуши, в неводок попалось несколько гольянов, мясо которых имело горьковатый привкус.
Странно устроен человек… Бивак этот ничем не отличался от других биваков. Та
к же он был под открытым небом, так же около односкатной палатки горел костер, так же кругом было мокро и сыро, но тем не менее все чувствовали
себя так, как будто вернулись домой.
28, 29 и 30 августа были посвящены осмотру реки Сяо-Кемы. На эту экскурсию я взял с
собой Дерсу, Аринина, Сабитова и одного мула. Маршрут я наметил по реке Сакхоме до истоков и назад,
к морю, по реке Горелой. Стрелки с вьючным мулом должны были идти с нами до тех пор, пока будет тропа. Дальше мы идем сами с котомками, а они той же дорогой возвращаются обратно.
Походная острога удэгейцев имеет вид маленького гарпуна с ремнем. Носится она у пояса и надевается на древко в минуту необходимости. Обыкновенно рыбу бьют с берега. Для этого
к ней надо осторожно подкрасться. После удара наконечник соскакивает с древка, и рыба увлекает его с
собою, но так как он привязан
к ремню, то и рыба оказывается привязанною.
Как бы сговорившись, мы все разом сняли с
себя котомки. Чжан Бао и Чан Лин выворотили пень, выбросили из-под него камни и землю, а мы с Дерсу стащили туда кости. Затем прикрыли их мхом, а сверху наложили тот же пень и пошли
к реке мыться.
Я заметил, что каждый раз, когда тропа приближалась
к реке, спутники мои о чем-то тревожно говорили между
собой.
Посоветовавшись между
собой, мы решили попытаться переправиться через реку на плоту и только в случае неудачи идти
к верховьям Илимо и по ней
к устью Такемы.
Как только плот подошел
к противоположному берегу, Чжан Бао и Аринин, захватив с
собой по два ружья, спрыгнули на землю.
Как и надо было ожидать, наше появление вызвало беспокойство среди корейцев. В фанзе было свободно, и потому мы разместились на одном из канов. Дерсу сделал вид, что не понимает их языка, и внимательно стал прислушиваться
к тому, что они говорили между
собою.
Более характерной денудационной долины, чем Кулумбе, я не видывал. Река, стесненная горами, все время извивается между утесами. Можно подумать, что горные хребты здесь старались на каждом шагу создать препятствия для воды, но последняя взяла верх и силой проложила
себе дорогу
к морю.
В среднем течении Кулумбе очень извилиста. Она все время жмется
к утесам и у подножия их образует глубокие ямы. Во многих местах русло ее завалено камнями и занесено буреломом. Можно представить
себе, что здесь делается во время наводнений! Один раз я, другой раз Дерсу оборвались в ямы и вымокли как следует.
Староверы ему рассказали, что удэгеец Сале и двое стрелков должны были доставить
к скале Ван-Син-лаза продовольствие, но по пути во время бури лодку их разбило о камни, и все то, что они везли с
собой, утонуло.
Километрах в 10 от реки Соен тропа оставляет берег и через небольшой перевал, состоящий из роговообманкового андезита, выходит
к реке Витухэ — первому правому притоку Кусуна. Она течет в направлении с юго-запада на северо-восток и по пути принимает в
себя один только безымянный ключик. Окрестные горы покрыты березняком, порослью дуба и сибирской пихтой.
Та
к как туземцы их не кормят, то они вынуждены сами добывать
себе корм на полях.
Утром был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура стала повышаться и
к часу дня достигла +3°С. Осень на берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках,
к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а с
собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен был прийти
к устью реки Тахобе и там нас ожидать.
Удэгейцы с удивительной стойкостью переносят холод.
К этому они привыкают с детства, с того момента, как первый раз вдохнут в
себя воздух.
На другое утро мы все поднялись очень рано. Взятые с
собой запасы продовольствия подходили
к концу, и потому надо было торопиться. Наш утренний завтрак состоял из жареной белки, остатков лепешки, испеченной в золе, и кружки горячего чая.
На обратном пути я спросил Дерсу, почему он не стрелял в диких свиней. Гольд ответил, что не видел их, а только слышал шум в чаще, когда они побежали. Дерсу был недоволен: он ругался вслух и потом вдруг снял шапку и стал бить
себя кулаком по голове. Я засмеялся и сказал, что он лучше видит носом, чем глазами. Тогда я не знал, что это маленькое происшествие было повесткой
к трагическим событиям, разыгравшимся впоследствии.
Шли мы теперь без проводника, по приметам, которые нам сообщил солон. Горы и речки так походили друг на друга, что можно было легко ошибиться и пойти не по той дороге. Это больше всего меня беспокоило. Дерсу, наоборот, относился ко всему равнодушно. Он так привык
к лесу, что другой обстановки, видимо, не мог
себе представить. Для него было совершенно безразлично, где ночевать — тут или в ином месте…
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь. Та
к прошли мы с час. Вдруг Дерсу остановился и сказал, что пахнет дымом. Действительно, минут через 10 мы спустились
к реке и тут увидели балаган и около него костер. Когда мы были от балагана в 100 шагах, из него выскочил человек с ружьем в руках. Это был удэгеец Янсели с реки Нахтоху. Он только что пришел с охоты и готовил
себе обед. Котомка его лежала на земле, и
к ней были прислонены палка, ружье и топор.
На другой день с бивака мы снялись рано и пошли по тропе, проложенной у самого берега реки. На этом пути Нахтоху принимает в
себя с правой стороны два притока: Хулеми и Гоббиляги, а с левой — одну только маленькую речку Ходэ. Нижняя часть долины Нахтоху густо поросла даурской березой и монгольским дубом. Начиная от Локтоляги, она постепенно склоняется
к югу и только около Хулеми опять поворачивает на восток.
Это было для нас непоправимым несчастьем. В лодке находилось все наше имущество: теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При
себе мы имели только то, что могли нести: легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал, что
к северу, на реке Един, еще живут удэгейцы, но до них было так далеко и они были так бедны, что рассчитывать на приют у них всего отряда нечего было и думать.
Прибрежная линия между реками Холонку и Нах-тоху представляет
собой несколько изогнутую линию, отмеченную мысами Плитняка, Бакланьим и Сосунова (по-удэгейски Хуо-лодуони, Леникто-дуони и Хорло-дуони). Мысы эти заметно выдаются в море. За ними берег опять выгибается
к северо-западу и вновь выдается около мыса Олимпиады.
Тут только я понял неуместность моих шуток. Для него, добывающего
себе средства
к жизни охотой, ослабление зрения было равносильно гибели. Трагизм увеличивался еще и тем обстоятельством, что Дерсу был совершенно одинок. Куда идти? Что делать? Где склонить на старости лет свою седую голову?
25 ноября я, Дерсу и Аринин вместе с туземцами отправились на рыбную ловлю
к устью Кусуна. Удэгейцы захватили с
собой тростниковые факелы и тяжелые деревянные колотушки.
От горячих испарений, кроме источника, все заиндевело: камни, кусты лозняка и лежащий на земле валежник покрылись причудливыми узорами, блестевшими на солнце, словно алмазы.
К сожалению, из-за холода я не мог взять с
собой воды для химического анализа.
Из крупных млекопитающих в верховьях Бягаму встречаются лось, рысь, бурый медведь и росомаха; ниже по течению — изюбр, кабан и тигр. Из царства пернатых я встретил на снегу следы глухарей, затем несколько раз видел большеклювых ворон, соек, ореховок, ронж, пестрых дятлов, желн, поползней и снегирей. Дерсу сообщил мне, что зимой, когда начинают замерзать реки, все крупные пернатые хищники спускаются
к низовьям рек, где им легче найти
себе пропитание.
Моя Альпа не имела такой теплой шубы, какая была у Кады. Она прозябла и, утомленная дорогой, сидела у огня, зажмурив глаза, и, казалось, дремала. Тазовская собака, с малолетства привыкшая
к разного рода лишениям, мало обращала внимания на невзгоды походной жизни. Свернувшись калачиком, она легла в стороне и тотчас уснула. Снегом всю ее запорошило. Иногда она вставала, чтобы встряхнуться, затем, потоптавшись немного на месте, ложилась на другой бок и, уткнув нос под брюхо, старалась согреть
себя дыханием.
Быстро сбросил я с
себя верхний клапан мехового мешка. Снег и сухие листья обдали мне лицо. В то же мгновение я увидел, как какая-то длинная тень скользнула наискось
к лесу.
Несколько мгновений я не мог сообразить, что случилось и что мне надо делать. С трудом я согнал с
себя собаку, вылез из мешка и подошел
к Дерсу.
Мне казалось странным и совершенно непонятным, почему тигр не ест собаку, а тащит ее с
собой. Как бы в ответ на мои мысли, Дерсу сказал, что это не тигр, а тигрица и что у нее есть тигрята;
к ним-то она и несет собаку.
К своему логовищу она нас не поведет, а будет водить по сопкам до тех пор, пока мы от нее не отстанем. С этими доводами нельзя было не согласиться.
Когда еще далеко, то обыкновенно идешь не торопясь, но чем ближе
к концу, тем больше волнуешься, начинаешь торопиться, делать промахи и часто попадаешь впросак. В таких случаях надо взять
себя в руки и терпеливо подвигаться, не ускоряя шага.
Обогнув гору Даютай, Алчан, как уже выше было сказано, входит в старое русло Бикина и по пути принимает в
себя с правой стороны еще три обильных водой притока: Ольду (по-китайски Култухе), Таудахе [Да-ю-тай — большая старинная башня.] и Малую Лултухе. Алчан впадает в Бикин в 10 км
к югу от станции железной дороги того же имени. Долина его издавна славится как хорошее охотничье угодье и как место женьшеневого промысла.
От стойбища Хабагоу Бикин все еще придерживается северо-западного направления и на пути принимает в
себя притоки Гану, Сагды-ула (по-маньчжурски Большая речка), Санкэри, Мудян, Сумугэ, Хаатанге и Дунгоуза. Около местности Танцаза долина Бикина сильно суживается, оставляя только узкий проход для стока воды. Горы здесь подходят
к реке вплотную и оканчиваются высокими обрывами, которые удэгейцы называют Сигонку-Гуляни.
На этом протяжении Бикин имеет направление
к западо-северо-западу и принимает в
себя справа речки: Мангу, Дунги (по-китайски Днудегоу — падь семьи Дун) с притоком Ябкэ, Нуньето и вышеупомянутую Катэта-бауни. Последняя длиною километров 10. Здесь будет самый близкий перевал на реку Хор. Немного выше речки Гуньето можно видеть скалы Сигонку-Гуляни — излюбленное место удэгейских шаманов. Слева Бикин принимает в
себя речку Дунгоузу (восточная долина) и ключи Кайлю и Суйдогау (долины выдр).
После принятия в
себя с правой стороны горной речки Даянгу Алчан становится уже большой рекой, разбивается на протоки и склоняется
к югу. Верхними притоками его будут слева быстрая речка Люсу или Лисухе (ивовая речка), а справа — Бенедзе (или Бенихеза). В этих местах Алчан достигает 50-метровой ширины и становится очень извилистым.