Неточные совпадения
Ущелье, по которому мы шли,
было длинное и извилистое. Справа и слева к нему
подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях
были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
От места нашего ночлега долина стала понемногу поворачивать на запад. Левые склоны ее
были крутые, правые — пологие. С каждым километром тропа становилась шире и лучше. В одном месте лежало срубленное топором дерево. Дерсу
подошел, осмотрел его и сказал...
Самый крупный кабан
был в центре стада, множество животных бродило по сторонам и некоторые отходили довольно далеко от табуна, так что, когда эти одиночные свиньи
подошли к нам почти вплотную, большой кабан
был еще вне выстрела.
Осенью в пасмурный день всегда смеркается рано. Часов в пять начал накрапывать дождь. Мы прибавили шагу. Скоро дорога разделилась надвое. Одна шла за реку, другая как будто бы направлялась в горы. Мы выбрали последнюю. Потом стали попадаться другие дороги, пересекающие нашу в разных направлениях. Когда мы
подходили к деревне,
было уже совсем темно.
Когда я
подошел к нему, он поднял голову и посмотрел на меня такими глазами, в которых нельзя
было прочесть ни любопытства, ни удивления.
В нижнем течении Лефу принимает в себя с правой стороны два небольших притока: Монастырку и Черниговку. Множество проток и длинных слепых рукавов идет перпендикулярно к реке, наискось и параллельно ей и образует весьма сложную водную систему. На 8 км ниже Монастырки горы
подходят к Лефу и оканчиваются здесь безымянной сопкой в 290 м высоты. У подножия ее расположилась деревня Халкидон. Это
было последнее в здешних местах селение. Дальше к северу до самого озера Ханка жилых мест не
было.
Я
подошел поближе. Действительно, это
были сухие комары. Их тут
было по крайней мере с 0,5 кг.
Кулик отлетал немного, и, как только садился на землю,
выпь тотчас же направлялась туда шагом и, когда
подходила близко, бросалась бегом и старалась ударить его своим острым клювом.
С рассветом казалось, что день
будет пасмурный и дождливый, но к 10 часам утра погода разгулялась. Тогда мы увидели то, что искали. В 5 км от нас река собирала в себя все протоки. Множество сухих релок давало возможность
подойти к ней вплотную. Но для этого надо
было обойти болота и спуститься в долину около горы Кабарги.
Перейдя реку Ситухе, мы
подошли к деревне Крыловке, состоящей из 66 дворов. Следующая деревня, Межгорная (семнадцать дворов),
была так бедна, что мы не могли купить в ней даже 4 кг хлеба. Крестьяне вздыхали и жаловались на свою судьбу. Последнее наводнение их сильно напугало.
Китайская фанза, к которой мы
подошли, состояла из 3 построек, расположенных «покоем»: из жилой фанзы — посредине и 2 сараев — по сторонам. Двор между ними, чисто выметенный и прибранный,
был обнесен высоким частоколом в уровень с сараями. Почуяв посторонних людей, собаки подняли неистовый лай и бросились к нам навстречу. На шум из фанзы вышел сам хозяин. Он тотчас распорядился, чтобы рабочие помогли нам расседлать коней.
Когда я
подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на голове, он приветствовал меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на теле не
было никакой одежды.
После того как раковины просохли, китайцы осторожно ножами отделили жемчужины от створок и убрали их в маленькие кожаные мешочки. Пока я
был у тазов и смотрел, как китайцы ловят жемчуг, незаметно
подошел вечер. В нашей фанзе зажгли огонь.
Меня эта картина очень заинтересовала. Я
подошел ближе и стал наблюдать. На колоднике лежали сухие грибки, корешки и орехи. Та к как ни грибов, ни кедровых орехов в лесу еще не
было, то, очевидно, бурундук вытащил их из своей норки. Но зачем? Тогда я вспомнил рассказы Дерсу о том, что бурундук делает большие запасы продовольствия, которых ему хватает иногда на 2 года. Чтобы продукты не испортились, он время от времени выносит их наружу и сушит, а к вечеру уносит обратно в свою норку.
От гнуса может
быть только 2 спасения: большие дымокуры и быстрое движение. Сидеть на месте не рекомендуется. Отдав приказ вьючить коней, я
подошел к дереву, чтобы взять ружье, и не узнал его. Оно
было покрыто густым серо-пепельным налетом — все это
были мошки, прилипшие к маслу. Наскоро собрав свои инструменты и не дожидаясь, когда завьючат коней, я пошел по тропинке.
Казалось, что чем ближе
подходить к водоразделу, тем характер горной страны должен
быть выражен интенсивнее.
Чем ближе мы
подходили к хребту, тем лес становился все гуще, тем больше он
был завален колодником. Здесь мы впервые встретили тис, реликтовый представитель субтропической флоры, имевшей когда-то распространение по всему Приамурскому краю. Он имеет красную кору, красноватую древесину, красные ягоды и похож на
ель, но ветви его расположены, как у лиственного дерева.
Через четверть часа я
подошел настолько близко к огню, что мог рассмотреть все около него. Прежде всего я увидел, что это не наш бивак. Меня поразило, что около костра не
было людей. Уйти с бивака ночью во время дождя они не могли. Очевидно, они спрятались за деревьями.
Подкрепив силы чаем с хлебом, часов в 11 утра мы пошли вверх по реке Сальной. По этой речке можно дойти до хребта Сихотэ-Алинь. Здесь он ближе всего
подходит к морю. Со стороны Арзамасовки подъем на него крутой, а с западной стороны — пологий. Весь хребет покрыт густым смешанным лесом. Перевал
будет на реке Ли-Фудзин, по которой мы вышли с реки Улахе к заливу Ольги.
Они
были так заняты своим делом, что заметили нас только тогда, когда мы
подошли к ним вплотную.
Осмотр морских промыслов китайцев и охота за осьминогом заняли почти целый день. Незаметно
подошли сумерки, и пора
было подумать о биваке. Я хотел
было идти назад и разыскивать бивак, но узнал, что люди мои расположились около устья реки Хулуая.
Когда мы
подходили к фанзе, в дверях ее показался хозяин дома. Это
был высокий старик, немного сутуловатый, с длинной седой бородой и с благообразными чертами лица. Достаточно
было взглянуть на его одежду, дом и людские, чтобы сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком. Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте сквозило гостеприимство. Мы вошли в фанзу. Внутри ее
было так же все в порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика.
Наконец мы услышали голоса: кто-то из казаков ругал лошадь. Через несколько минут
подошли люди с конями. Две лошади
были в грязи. Седла тоже
были замазаны глиной. Оказалось, что при переправе через одну проточку обе лошади оступились и завязли в болоте. Это и
было причиной их запоздания. Как я и думал, стрелки нашли трубку Дерсу на тропе и принесли ее с собой.
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье остались на месте. Это означало, что он вернется. В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно
подошел к реке. На берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и смотрел в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно
было, что он провел бессонную ночь.
Было уже совсем темно, когда мы
подходили к биваку.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы
подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел
было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам стать на работу и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы
были уничтожены.
Дерсу сказал ему, чтобы он не боялся и
подошел поближе. Это
был человек 55 лет, уже поседевший. Лицо и руки у него так загорели, что приняли цвет оливково-красный. Никакого оружия у него не
было.
Окраска зверька до того
подходила под цвет дерева, что если бы он оставался неподвижным, то его совершенно нельзя
было бы заметить.
В 5 часов мы
подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже
были расседланы и пущены на волю. В фанзе, кроме стрелков, находился еще какой-то китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и остановились, чтобы обождать. У китайцев
было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
Убить оленя во время рева очень легко. Самцы, ослепленные страстью, совершенно не замечают опасности и
подходят к охотнику, когда он их подманивает рожком, почти вплотную. Мясом мы
были вполне обеспечены, поэтому я не пустил казаков на охоту, но сам решил пойти в тайгу ради наблюдений.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь
была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко
подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Вдруг какие-то странные звуки, похожие на хриплый и протяжный лай, донесло до нас ветром снизу. Я тихонько
подошел к краю обрыва, и то, что увидел,
было удивительно интересно.
Тут только мы заметили, что к лежбищу ни с какой стороны
подойти было нельзя. Справа и слева оно замыкалось выдающимися в море уступами, а со стороны суши
были отвесные обрывы 50 м высотой. К сивучам можно
было только подъехать на лодке. Убитого сивуча взять с собой мы не могли; значит, убили бы его зря и бросили бы на месте.
Через каких-нибудь 5 км мы
подошли к двум корейским фанзам. Хозяева их — два старика и два молодых корейца — занимались охотой и звероловством. Фанзочки
были новенькие, чистенькие, они так мне понравились, что я решил сделать здесь дневку.
Когда мы
подошли поближе, 2 собаки подняли лай. Из юрты вышло какое-то человекоподобное существо, которое я сперва принял
было за мальчишку, но серьга в носу изобличала в нем женщину. Она
была очень маленького роста, как двенадцатилетняя девочка, и одета в кожаную рубашку длиной до колен, штаны, сшитые из выделанной изюбриной кожи, наколенники, разукрашенные цветными вышивками, такие же расшитые унты и красивые цветистые нарукавники. На голове у нее
было белое покрывало.
Подходить к нему вплотную
было опасно.
С левой стороны высилась скалистая сопка. К реке она
подходила отвесными обрывами. Здесь мы нашли небольшое углубление вроде пещеры и развели в нем костер. Дерсу повесил над огнем котелок и вскипятил воду. Затем он достал из своей котомки кусок изюбровой кожи, опалил ее на огне и стал ножом мелко крошить, как лапшу. Когда кожа
была изрезана, он высыпал ее в котелок и долго варил. Затем он обратился ко всем со следующими словами...
Я последовал за ним, а следом за мной пошли и казаки. Минуты через три мы действительно
подошли к удэгейскому стойбищу. Тут
были три юрты. В них жили 9 мужчин и 3 женщины с 4 детьми.
Странное дело, чем ближе мы
подходили к Уссури, тем самочувствие становилось хуже. Котомки наши
были почти пустые, но нести их
было тяжелее, чем наполненные в начале дороги. Лямки до того нарезали плечи, что дотронуться до них
было больно. От напряжения болела голова, появилась слабость.