Неточные совпадения
Спасаясь от
человека, пантера влезает на дерево и выбирает такой сук, который приходится против ее следов на земле и, следовательно,
как раз против луча зрения охотника.
— Давно один
люди ходи, — говорил Дерсу
как бы про себя. —
Люди ходи кончай, дождь ходи. — И он стал высчитывать, когда был последний дождь.
— Какой-нибудь другой
люди ходи, — отвечал Дерсу, — балаган найди, сухие дрова найди, спички найди, кушай найди — пропади нету!
Для этого удивительного
человека не существовало тайн.
Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.
Я не понял, про
какого «
человека» он говорил, и посмотрел на него недоумевающе.
—
Каким тяжелым трудом, ценой
каких лишений добывал себе этот
человек средства к жизни!» Но тотчас я поймал себя на другой мысли: едва ли бы этот зверолов согласился променять свою свободу.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя, и потому все зябли и почти не спали.
Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал,
как он ругал полено, называя его по-своему — «худой
люди».
—
Как его кричи! — сказал Дерсу. — Худой
люди! — Он вскочил и вылил горячую воду на землю.
—
Как «
люди»? — спросил я его в недоумении.
В 11 часов утра мы сделали большой привал около реки Люганки. После обеда
люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел только траву и болото. Далеко на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где,
как оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
Теперь необходимо сказать несколько слов о том,
как был организован вьючный обоз экспедиции. В отряде было 12 лошадей. Очень важно, чтобы
люди изучили коней и чтобы лошади, в свою очередь, привыкли к
людям. Заблаговременно надо познакомить стрелков с уходом за лошадью, познакомить с седловкой и с конским снаряжением, надо приучить лошадей к носке вьюков и т.д. Для этого команда собрана была за 30 дней до похода.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами,
какие только даны
людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном,
каким спят только усталые.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали,
как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме.
Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
6 июня мы распрощались с Кокшаровкой. Наши лошади отдохнули и теперь шли гораздо бодрее, несмотря на то что слепней и мошек было так же много,
как и вчера. Особенно трудно было идти задним. Главная масса мошкары держится в хвосте отряда. В таких случаях рекомендуется по очереди менять местами
людей и лошадей.
Она проворно лазила по деревьям, лущила еловые шишки и так пронзительно кричала,
как будто хотела лесу оповестить, что здесь есть
человек.
Притаив дыхание, я старался сквозь чащу леса рассмотреть приближающееся животное. Вдруг сердце мое упало — я увидел промышленника. По опыту прежних лет я знал,
как опасны встречи с этими
людьми.
К вечеру,
как только ветер стал затихать, опять появился мокрец. Маленькие кровопийцы с ожесточением набросились на
людей и лошадей.
Сна
как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса
людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь. Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только перед рассветом они немного успокоились.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя на кане. Мы долго с ним разговаривали. На мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый
человек, и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь,
какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Пока я был на реке Арзамасовке, из Владивостока прибыли давно жданные грузы. Это было
как раз кстати. Окрестности залива Ольги уже были осмотрены, и надо было двигаться дальше. 24 и 25 июля прошли в сборах. За это время лошади отдохнули и оправились. Конское снаряжение и одежда
людей были в порядке, запасы продовольствия пополнены.
Если бы в это время был посторонний наблюдатель, то он увидел бы,
как два
человека схватили друг друга в объятия, словно хотели бороться.
Наконец мы услышали голоса: кто-то из казаков ругал лошадь. Через несколько минут подошли
люди с конями. Две лошади были в грязи. Седла тоже были замазаны глиной. Оказалось, что при переправе через одну проточку обе лошади оступились и завязли в болоте. Это и было причиной их запоздания.
Как я и думал, стрелки нашли трубку Дерсу на тропе и принесли ее с собой.
Люди начали снимать с измученных лошадей вьюки, а я с Дерсу снова пошел по дорожке. Не успели мы сделать и 200 шагов,
как снова наткнулись на следы тигра. Страшный зверь опять шел за нами и опять,
как и в первый раз, почуяв наше приближение, уклонился от встречи. Дерсу остановился и, оборотившись лицом в ту сторону, куда скрылся тигр, закричал громким голосом, в котором я заметил нотки негодования...
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся,
как успевал этот уже старый
человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
По отношению к
человеку природа безжалостна. После короткой ласки она вдруг нападает и
как будто нарочно старается подчеркнуть его беспомощность. Путешественнику постоянно приходится иметь дело со стихиями: дождь, ветер, наводнение, гнус, болота, холод, снег и т.д. Даже самый лес представляет собой стихию. Дерсу больше нас был в соответствии с окружающей его обстановкой.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта
как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор
людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Действительно, крики приближались. Не было сомнения, что это тревожная птица кого-то провожала по лесу. Через 5 минут из зарослей вышел
человек. Увидев нас, он остановился
как вкопанный. На лице его изобразилась тревога.
Следующий день мы продолжали свой маршрут по реке Инза-Лазагоу. Долина ее в средней части суживается, но затем опять начинает расширяться. Горы с правой стороны крутые и скалистые. В их обрывах когда-то нашли прожилки серебросвинцовой руды, отчего и долина получила свое настоящее название. Долина Инза-Лазагоу большей частью свободна от леса, но так
как почва в ней каменистая, она совершенно неудобна для земледелия. Вот почему
люди игнорировали ее и поселились около устья.
Каким затерявшимся кажется
человек среди этих скалистых гор, лишенных растительности! Незадолго до сумерек мы взобрались на перевал, высота которого измеряется в 1215 м. Я назвал его Скалистым. Отсюда, сверху, все представляется в мелком масштабе: вековой лес, растущий в долине, кажется мелкой щетиной, а хвойные деревья — тоненькими иглами.
— Гм, тебе понимай,
какой это
люди? — спросил меня тихо Дерсу.
Я ни за что не поверю охотникам, уверяющим, что в зверя, бегущего им навстречу, они стреляют так же спокойно,
как в пустую бутылку. Это неправда! Неправда потому, что чувство самосохранения свойственно всякому
человеку. Вид разъяренного зверя не может не волновать охотника и непременно отразится на меткости его стрельбы.
— Правда, — отвечал я. — Только русские хунхузы ходят по одному, по два
человека и никогда не собираются такими большими шайками,
как китайские. Русское правительство не допускает до этого.
На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу, сделалось землетрясение, и все
люди слышали,
как ночью скала Да-Лаза стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север никто его не встречал.
Наблюдая за китайцами, я убедился,
какой популярностью среди них пользовался Чжан Бао. Слова его передавались из уст в уста. Все, что он приказывал, исполнялось охотно и без проволочек. Многие приходили к нему за советом, и, кажется, не было такого запутанного дела, которого он не мог бы разобрать и найти виновных. Находились и недовольные. Часто это были
люди с преступным прошлым. Чжан Бао умел обуздывать их страсти.
— Моя не знаю,
как по-русски говори, — отвечал гольд. — Его мало-мало бог, мало-мало
люди, сопка постоянно живи, ветер могу гоняй, дерево ломай. Наша говори — Каньгу.
Женщина с удивлением посмотрела на нас, и вдруг на лице ее изобразилась тревога.
Какие русские могут прийти сюда? Порядочные
люди не пойдут. «Это — чолдоны [Так удэгейцы называют разбойников.]», — подумала она и спряталась обратно в юрту. Чтобы рассеять ее подозрения, Дерсу заговорил с ней по-удэгейски и представил меня
как начальника экспедиции. Тогда она успокоилась.
Иман еще не замерз и только по краям имел забереги. На другом берегу,
как раз против того места, где мы стояли, копошились какие-то маленькие
люди. Это оказались удэгейские дети. Немного дальше, в тальниках, виднелась юрта и около нее амбар на сваях. Дерсу крикнул ребятишкам, чтобы они подали лодку. Мальчики испуганно посмотрели в нашу сторону и убежали. Вслед за тем из юрты вышел мужчина с ружьем в руках. Он перекинулся с Дерсу несколькими словами и затем переехал в лодке на нашу сторону.
Наблюдая все это, я горел негодованием. Но что могли сделать мы вшестером, находясь среди хорошо вооруженных
людей? Я обещал помочь удэгейцам тотчас,
как только возвращусь в Хабаровск.
Проснулся я от какого-то шума и спросил, что случилось. Казаки доложили мне, что к фанзе пришло несколько
человек удэгейцев. Я оделся и вышел к ним на улицу. Меня поразила та неприязнь, с
какой они на меня смотрели.
—
Как такой
люди живи? — не унимался Дерсу. — Моя думай, его живи не могу — его скоро сам пропади.
За этот день мы так устали,
как не уставали за все время путешествия.
Люди растянулись и шли вразброд. До железной дороги оставалось 2 км, но это небольшое расстояние далось нам хуже 20 в начале путешествия. Собрав последние остатки сил, мы потащились к станции, но, не дойдя до нее каких-нибудь 200–300 шагов, сели отдыхать на шпалы. Проходившие мимо рабочие удивились тому, что мы отдыхаем так близко от станции. Один мастеровой даже пошутил.