Неточные совпадения
Вдруг лошади подняли головы и насторожили уши, потом они успокоились и опять стали дремать. Сначала мы не обратили
на это особого внимания и продолжали разговаривать. Прошло несколько минут. Я что-то спросил Олентьева и, не получив ответа, повернулся в его сторону. Он стоял
на ногах в выжидательной позе и, заслонив
рукой свет костра, смотрел куда-то в сторону.
Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны.
На голове у него была какая-то повязка,
на ногах унты [Обувь, сшитая из сохатиной или изюбровой кожи, выделанной под замшу.], за спиной большая котомка, а в
руках сошки и старая длинная берданка.
Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник.
Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще более глубокие царапины лежали
на лице: одна
на лбу, а другая
на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке и свешивались по сторонам длинными прядями.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь
на деревьях были старые затески, они привели нас
на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву
руками.
Голова его свесилась
на грудь,
руки опустились, погасшая трубка выпала изо рта и лежала
на коленях…
Я сделал над собой усилие и прижался в сторону. Гольд вполз под палатку, лег рядом со мной и стал покрывать нас обоих своей кожаной курткой. Я протянул
руку и нащупал
на ногах у себя знакомую мне меховую обувь.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза
рукой. Кругом все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил
на нем мои обутки.
— Завтра моя прямо ходи. — Он указал
рукой на восток. — Четыре солнца ходи, Даубихе найди есть, потом Улахе ходи, потом — Фудин, Дзуб-Гын [Так гольды называют Сихотэ-Алинь.] и море. Моя слыхал, там
на морской стороне чего-чего много: соболь есть, олень тоже есть.
На светлом фоне неба отчетливо вырисовывалась его фигура с котомкой за плечами, с сошками и с ружьем в
руках.
Поднявшись
на гривку, он остановился, повернулся к нам лицом, помахал
рукой и скрылся за гребнем.
Войдя в избу, Паначев трижды размашисто перекрестился
на образа и трижды поклонился так, чтобы достать до земли
рукой.
Путевые записки необходимо делать безотлагательно
на месте наблюдения. Если этого не сделать, то новые картины, новые впечатления заслоняют старые образы, и виденное забывается. Эти путевые заметки можно делать
на краях планшета или в особой записной книжке, которая всегда должна быть под
рукой. Вечером сокращенные записки подробно заносятся в дневники. Этого тоже никогда не следует откладывать
на завтра. Завтра будет своя работа.
— Нету! — отвечал старовер. — Они, должно, левее остались. Нам надо так идти, — сказал он, указывая
рукой на северо-восток.
Он вздыхал, посматривал
на небо, ерошил волосы
на голове и хлопал
руками по полам своего армяка.
Возвратясь в фанзу, я принялся за дневник. Тотчас ко мне подсели 2 китайца. Они следили за моей
рукой и удивлялись скорописи. В это время мне случилось написать что-то машинально, не глядя
на бумагу. Крик восторга вырвался из их уст. Тотчас с кана соскочило несколько человек. Через 5 минут вокруг меня стояли все обитатели фанзы, и каждый просил меня проделать то же самое еще и еще, бесконечное число раз.
На одном плече он нес винтовку, а в
руках имел палку, приспособленную для того, чтобы стрелять с нее, как с упора.
Дойдя до места, старик опустился
на колени, сложил
руки ладонями вместе, приложил их ко лбу и дважды сделал земной поклон. Он что-то говорил про себя, вероятно, молился. Затем он встал, опять приложил
руки к голове и после этого принялся за работу. Молодой китаец в это время развешивал
на дереве красные тряпицы с иероглифическими письменами.
На самом перевале, у подножия большого кедра, стояла маленькая кумирня, сложенная из корья. Старик китаец остановился перед ней и сделал земной поклон. Затем он поднялся и, указывая
рукой на восток, сказал только 2 слова...
Я несколько раз хотел было взять их, но едва только протягивал
руку, они совершенно свободно подымались
на воздух и, отлетев немного, снова опускались
на воду.
Как ни прекрасна была эта ночь, как ни величественны были явления светящихся насекомых и падающего метеора, но долго оставаться
на улице было нельзя. Мошкара облепила мне шею,
руки, лицо и набилась в волосы. Я вернулся в фанзу и лег
на кан. Усталость взяла свое, и я заснул.
Другой
на его месте давно опустил бы
руки и впал в отчаяние, но он не упал духом и вновь занялся рыбной ловлей.
Прикрыв
рукою глаза от света, я стал усиленно смотреть
на реку.
Не спуская глаз с зверя, я потянулся за ружьем, но, как
на грех, оно не попадалось мне под
руку.
Откуда эти тайнобрачные добывают влагу? Вода в камнях не задерживается, а между тем мхи растут пышно.
На ощупь они чрезвычайно влажны. Если мох выжать
рукой, из него капает вода. Ответ
на заданный вопрос нам даст туман. Он-то и есть постоянный источник влаги. Мхи получают воду не из земли, а из воздуха. Та к как в Уссурийском крае летом и весною туманных дней несравненно больше, чем солнечных, то пышное развитие мхов среди осыпей становится вполне понятным.
Но вот и мхи остались сзади. Теперь начались гольцы. Это не значит, что камни, составляющие осыпи
на вершинах гор, голые. Они покрыты лишаями, которые тоже питаются влагой из воздуха. Смотря по времени года, они становятся или сухими, так что легко растираются пальцами
руки в порошок, или делаются мягкими и влажными. Из отмерших лишайников образуется тонкий слой почвы,
на нем вырастают мхи, а затем уже травы и кустарники.
Влажные жары сильно истомляют людей и животных. Влага оседает
на лицо,
руки и одежду, бумага становится вокхою [Местное выражение, означающее сырой, влажный
на ощупь, но не мокрый предмет.] и перестает шуршать, сахар рассыпается, соль и мука слипаются в комки, табак не курится;
на теле часто появляется тропическая сыпь.
Там, где тропа терялась, я садился
на землю и шарил
руками.
Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он был по-прежнему в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи.
На голове его была повязка и в
руках та же самая берданка, только сошки как будто новее.
Я сжимал ружье в
руках и готов был уже выстрелить, но каждый раз, взглянув
на спокойное лицо Дерсу, я приходил в себя.
Стало совсем темно, так темно, что в нескольких шагах нельзя уже было рассмотреть ни черной земли
на солонцах, ни темных силуэтов деревьев. Комары нестерпимо кусали шею и
руки. Я прикрыл лицо сеткой. Дерсу сидел без сетки и, казалось, совершенно не замечал их укусов.
Гольд стоял, протянув
руки к зверю. Вдруг он опустился
на колени, дважды поклонился в землю и вполголоса что-то стал говорить
на своем наречии. Мне почему-то стало жаль старика.
Сегодня я заметил, что он весь день был как-то особенно рассеян. Иногда он садился в стороне и о чем-то напряженно думал. Он опускал
руки и смотрел куда-то вдаль.
На вопрос, не болен ли он, старик отрицательно качал головой, хватался за топор и, видимо, всячески старался отогнать от себя какие-то тяжелые мысли.
Он не докончил фразы, встал и, махнув
рукой, молча пошел
на бивак. Та м все уже было готово к выступлению; казаки ждали только нашего возвращения.
Он указал
рукой на клочья тумана, которые появились в горах и, точно привидения, бродили по лесу.
Дерсу сел
на берегу речки и стал переобуваться, а я пошел дальше. Тропинка описывает здесь дугу в 120 градусов. Отойдя немного, я оглянулся назад и увидел его, сидящего
на берегу речки. Он махнул мне
рукой, чтобы я его не дожидался.
Он уперся левой
рукой в землю и, приподнявшись немного
на локте, правой
рукой закрыл глаза. Я тормошил его и торопливо, испуганно спрашивал, куда попала пуля.
Ведь если бы
на сантиметр я взял левее, если бы моя
рука немного дрогнула, Дерсу был бы убит!
Здесь в реке было много мальмы. Мы ее ловили просто
руками. Она подавалась нам ежедневно утром
на завтрак и вечером
на ужин. Интересно отметить, что рыбка эта особенно распространена в Уссурийском крае. Туземцы говорят, что к западу от Сихотэ-Алиня преобладает ленок, которого вовсе нет в прибрежном районе.
Дерсу поднялся и, указав
рукой на траву, сказал одно только слово...
Чем дальше, тем тропа становилась все хуже и хуже. Долина сузилась совсем и стала походить
на ущелье. Приходилось карабкаться
на утесы и хвататься
руками за корни деревьев. От жесткой почвы под ногами стали болеть подошвы ступней.
Он молча указал
рукой. Я поглядел в ту сторону, но ничего не видел. Дерсу посоветовал мне смотреть не
на землю, а
на деревья. Тогда я заметил, что одно дерево затряслось, потом еще и еще раз. Мы встали и тихонько двинулись вперед. Скоро все разъяснилось.
На дереве сидел белогрудый медведь и лакомился желудями.
Как случилось, что я очутился опять
на ногах и как я не выпустил ружья из
рук, — не помню.
Идти
на бивак с пустыми
руками стыдно.
Перейдя вброд реку, мы вышли
на тропинку и только собирались юркнуть в траву, как навстречу нам из кустов вышел таз с винтовкой в
руках.
Дерсу шел молча и смотрел
на все равнодушно. Я восторгался пейзажами, а он рассматривал сломанный сучок
на высоте кисти
руки человека, и по тому, куда прутик был нагнут, он знал о направлении, в котором шел человек. По свежести излома он определял время, когда это произошло, угадывал обувь и т.д. Каждый раз, когда я не понимал чего-нибудь или высказывал сомнение, он говорил мне...
16-го числа выступить не удалось. Задерживали проводники-китайцы. Они явились
на другой день около полудня. Тазы провожали нас от одной фанзы до другой, прося зайти к ним хоть
на минутку. По адресу Дерсу сыпались приветствия, женщины и дети махали ему
руками. Он отвечал им тем же. Так от одной фанзы до другой, с постоянными задержками, мы дошли наконец до последнего тазовского жилья, чему я, откровенно говоря, очень порадовался.
Иман еще не замерз и только по краям имел забереги.
На другом берегу, как раз против того места, где мы стояли, копошились какие-то маленькие люди. Это оказались удэгейские дети. Немного дальше, в тальниках, виднелась юрта и около нее амбар
на сваях. Дерсу крикнул ребятишкам, чтобы они подали лодку. Мальчики испуганно посмотрели в нашу сторону и убежали. Вслед за тем из юрты вышел мужчина с ружьем в
руках. Он перекинулся с Дерсу несколькими словами и затем переехал в лодке
на нашу сторону.
Мы все надеялись, что Дерсу убьет что-нибудь, но напрасно. Выстрелов не было слышно. После полудня долина расширилась. Здесь мы нашли маленькую, едва заметную тропинку. Она шла влево
на север, пересекая кочковатое болото. Голод давал себя чувствовать. Все шли молча, никто не хотел разговаривать. Вдруг я увидел Дерсу: он тихонько переходил с места
на место, нагибался и что-то подбирал с земли. Я окликнул его. Он махнул мне
рукой.
День был ясный, солнечный, но холодный. Мне страшно надоела съемка, и только упорное желание довести ее до конца не позволяло бросить работу. Каждый раз, взяв азимут, я спешно зарисовывал ближайший рельеф, а затем согревал
руки дыханием. Через час пути мы догнали какого-то мужика. Он вез
на станцию рыбу.