Неточные совпадения
Ширина Стеклянной
пади не везде одинакова: то она суживается до 100 м, то расширяется более
чем на 1 км.
Даже в тех случаях, когда мы
попадали в неприятные положения, он не терял хорошего настроения и старался убедить меня,
что «все к лучшему в этом лучшем из миров».
Он
упал на дерево и повис на нем так,
что голова и передние лапы свесились по одну сторону, а задняя часть тела — по другую.
За перевалом мы сразу
попали в овраги. Местность была чрезвычайно пересеченная. Глубокие распадки, заваленные корчами, водотоки и скалы, обросшие мхом, — все это создавало обстановку, которая живо напоминала мне картину Вальпургиевой ночи. Трудно представить себе местность более дикую и неприветливую,
чем это ущелье.
На земле и на небе было еще темно, только в той стороне, откуда подымались все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю
пала обильная роса — верный признак,
что завтра будет хорошая погода. Кругом царила торжественная тишина. Казалось, природа отдыхала тоже.
Я думал,
что он хочет его
спалить, и начал отговаривать от этой затеи. Но вместо ответа он попросил у меня щепотку соли и горсть рису. Меня заинтересовало,
что он хочет с ними делать, и я приказал дать просимое. Гольд тщательно обернул берестой спички, отдельно в бересту завернул соль и рис и повесил все это в балагане. Затем он поправил снаружи корье и стал собираться.
— Посмотри, капитан, — сказал мне Дерсу, указывая на противоположный склон
пади. —
Что это такое?
Почва около берегов более или менее твердая, но стоит только отойти немного в сторону, как сразу
попадешь в болото. Среди зарослей скрываются длинные озерки. Эти озерки и кусты ивняков и ольшаников, растущие рядами, свидетельствуют о том,
что река Лефу раньше текла иначе и несколько раз меняла свое русло.
Когда лодка проходила мимо, Марченко выстрелил в нее, но не
попал, хотя пуля прошла так близко,
что задела рядом с ней камышины.
Чем больше засыпало нас снегом, тем теплее становилось в нашем импровизированном шалаше. Капанье сверху прекратилось. Снаружи доносилось завывание ветра. Точно где-то гудели гудки, звонили в колокола и отпевали покойников. Потом мне стали грезиться какие-то пляски, куда-то я медленно
падал, все ниже и ниже, и наконец погрузился в долгий и глубокий сон… Так, вероятно, мы проспали 12 часов.
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они думали,
что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся, напился чаю, лег у костра и крепко заснул. Мне грезилось,
что я опять
попал в болото и кругом бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло. Был вечер. На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую сторону огня
спал Дерсу.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься,
что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким
спят только усталые.
Гольды рассказывают,
что уссурийский уж вообще большой охотник до пернатых. По их словам, он высоко взбирается на деревья и
нападает на птиц в то время, когда они сидят в гнездах. В особенности это ему удается в том случае, если гнездо находится в дупле. Это понятно. Но как он ухитрился поймать такую птицу, которая бегает и летает, и как он мог проглотить кулика, длинный клюв которого, казалось бы, должен служить ему большой помехой?
3 часа мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и
палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы. В воздухе стояла такая жара,
что далее в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились в воздухе, и
чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли жизни.
На обратном пути как-то само собой вышло так,
что я
попал на старый след.
Раздался общий смех. Оказалось,
что не он один, все не
спали, но никому первому не хотелось вставать и раскладывать дымокуры. Минуты через две разгорелся костер. Стрелки смеялись друг над другом, опять охали и ругались. Мало-помалу на биваке стала водворяться тишина. Миллионы комаров и мошек облепили мой комарник. Под жужжание их я начал дремать и вскоре уснул крепким сном.
Закусив немного холодной кашицей, оставленной от вчерашнего ужина, мы тронулись в путь. Теперь проводник-китаец повернул круто на восток. Сразу с бивака мы
попали в область размытых гор, предшествовавших Сихотэ-Алиню. Это были невысокие холмы с пологими склонами. Множество ручьев текло в разные стороны, так
что сразу трудно ориентироваться и указать то направление, куда стремилась выйти вода.
Китайцы поделились со стрелками жидкой похлебкой, которую они сварили из листьев папоротника и остатков чумизы. После такого легкого ужина, чтобы не мучиться голодом, все люди легли
спать. И хорошо сделали, потому
что завтра выступление было назначено еще раньше,
чем сегодня.
Можно было подумать,
что бабочки эти случайно
попали в воду и не могли подняться на воздух.
Китаец говорил,
что если мы будем идти целый день, то к вечеру дойдем до земледельческих фанз. Действительно, в сумерки мы дошли до устья Эрлдагоу (вторая большая
падь). Это чрезвычайно порожистая и быстрая река. Она течет с юго-запада к северо-востоку и на пути своем прорезает мощные порфировые пласты. Некоторые из порогов ее имеют вид настоящих водопадов. Окрестные горы слагаются из роговика и кварцита. Отсюда до моря около 78 км.
Как только мы вошли в лес, сразу
попали на тропинку. После недавних дождей в лесу было довольно сыро. На грязи и на песке около реки всюду попадались многочисленные следы кабанов, оленей, изюбров, козуль, кабарожки, росомах, рысей и тигров. Мы несколько раз подымали с лежки зверей, но в чаще их нельзя было стрелять. Один раз совсем близко от меня пробежал кабан. Это вышло так неожиданно,
что, пока я снимал ружье с плеча и взводил курок, от него и след простыл.
В верхней части своего течения Арзамасовка течет в меридиональном направлении и по пути принимает в себя речку Менную, потом Лиственничную, а немного ниже — еще 2 речки с правой стороны, которые местные крестьяне называют Фальи
пади (от китайского слова «фалу»,
что значит — олень).
Теперь дикие свиньи пошли в гору, потом спустились в соседнюю
падь, оттуда по ребру опять стали подниматься вверх, но, не дойдя до вершины, круто повернули в сторону и снова спустились в долину. Я так увлекся преследованием их,
что совершенно забыл о том,
что надо осматриваться и запомнить местность. Все внимание мое было поглощено кабанами и следами тигра. Та к прошел я еще около часа.
Тотчас мы стали сушиться. От намокшей одежды клубами повалил пар. Дым костра относило то в одну, то в другую сторону. Это был верный признак,
что дождь скоро перестанет. Действительно, через полчаса он превратился в изморось. С деревьев продолжали
падать еще крупные капли.
Кое-где местами, в котловинах, собралась вода, столь чистая и прозрачная,
что исследователь замечает ее только тогда, когда
попадает в нее ногой. Тут опять есть очень глубокий колодец и боковые ходы. В этом большом зале наблюдателя невольно поражают удивительные акустические эффекты — на каждое громкое слово отвечает стоголосое эхо, а при падении камня в колодец поднимается грохот, словно пушечная пальба: кажется, будто происходят обвалы и рушатся своды.
Весь вечер молчал Дерсу. Встреча с тигром произвела на него сильное впечатление. После ужина он тотчас же лег
спать, и я заметил,
что он долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок и как будто разговаривал сам с собой.
Место для своего ночлега он выбирал где-нибудь под деревом между 2 корнями, так
что дупло защищало его от ветра; под себя он подстилал кору пробкового дерева, на сучок где-нибудь вешал унты так, чтобы их не
спалило огнем.
— Моя мало-мало ругается, — отвечал он. — Моя ему сказал,
что наша одну только ночь здесь
спи и завтра ходи дальше.
Китайцы, которым нужно
попасть на Динзахе, идут прямо через этот отрог,
чем значительно сокращают расстояние и выигрывают во времени.
У корейцев в фанзе было так много клопов,
что сам хозяин вынужден был
спать снаружи, а во время дождя прятался в сарайчик, сложенный из тонкого накатника. Узнав об этом, мы отошли от фанзы еще с километр и стали биваком на берегу реки.
И он принялся мне рассказывать о том,
что это душа умершего ребенка. Она некоторое время скитается по земле в виде летяги и только впоследствии
попадает в загробный мир, находящийся в той стороне, где закатывается солнце.
Оглянувшись кругом, я увидел,
что все уже
спали. Пожелав Дерсу покойной ночи, я завернулся в бурку, лег поближе к огоньку и уснул.
Ее понесло куда-то вниз, и она скорее
упала,
чем спустилась на землю.
Я долго не мог понять, в
чем дело. Оказалось,
что в одну из ям
попал медведь. Конечно, он сейчас же вылез оттуда и принялся ломать забор и разбрасывать покрышки, которыми были замаскированы ямы.
С Тютихе на Аохобе можно
попасть и другой дорогой. Расстояние между ними всего только 7 км. Тропа начинается от того озерка, где мы с Дерсу стреляли уток. Она идет по ключику на перевал, высота которого равна 310 м. Редколесье по склонам гор, одиночные старые дубы в долинах и густые кустарниковые заросли по увалам — обычные для всего побережья. Спуск на Аохобе в 2 раза длиннее,
чем подъем со стороны Тютихе. Тропа эта продолжается и далее по побережью моря.
После полудня мы как-то сбились с дороги и
попали на зверовую тропу. Она завела нас далеко в сторону. Перейдя через горный отрог, покрытый осыпями и почти лишенный растительности, мы случайно вышли на какую-то речку. Она оказалась притоком Мутухе. Русло ее во многих местах было завалено буреломным лесом. По этим завалам можно судить о размерах наводнений. Видно,
что на Мутухе они коротки, но чрезвычайно стремительны,
что объясняется близостью гор и крутизной их склонов.
Затем он указал место, где я
упал; дальше следы показали ему,
что медведь гнался за мной, и т.д.
После ужина казаки рано легли
спать. За день я так переволновался,
что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Едва мы поднялись наверх, как сразу увидели, в
чем дело. Из-за гор, с правой стороны Мутухе, большими клубами подымался белый дым. Дальше, на севере, тоже курились сопки. Очевидно,
пал уже успел охватить большое пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы пошли к морю и, когда достигли береговых обрывов, повернули влево, обходя глубокие овраги и высокие мысы.
Он хорошо видел,
что китаец
упал.
Теперь уже нам нечего было скрываться от китайцев, поэтому мы отправились в первую попавшуюся фанзу и легли
спать. В полдень мы встали, напились чаю и затем пошли вверх по долине реки Дунгоу,
что по-китайски означает Восточная
падь.
Один раз мы пробовали было свернуть с тропы в сторону и через несколько шагов
попали в такой бурелом,
что еле-еле выбрались обратно.
К вечеру я почти оправился, но есть не мог — все еще мешала рвота. Поэтому я решил пораньше лечь
спать в надежде,
что завтрашний день принесет полное выздоровление.
Я полагал,
что дело окончится небольшим дождем, и, убаюканный этой мыслью, заснул. Сколько я
спал, не помню. Проснулся я оттого,
что кто-то меня будил. Я открыл глаза, передо мной стоял Мурзин.
Такие лудевы ставятся всегда в горах на кабарожьих тропах. В изгороди местами оставляются проходы, а в них настораживаются веревочные петли.
Попав головой в петлю, испуганная кабарга начинает метаться, и
чем сильнее бьется, тем больше себя затягивает.
Узнав, в
чем дело, он тотчас же уступил мне свое место и сам поместился рядом. Через несколько минут здесь, под яром, я находился в большем тепле и
спал гораздо лучше,
чем в юрте на шкуре медведя.
От холодного ветра снег стал сухим и рассыпчатым,
что в значительной степени затрудняло движение. В особенности трудно было подниматься в гору: люди часто
падали и съезжали книзу. Силы были уже не те, стала появляться усталость, чувствовалась потребность в более продолжительном отдыхе,
чем обыкновенная дневка.
Около реки мы нашли еще одну пустую юрту. Казаки и Бочкарев устроились в ней, а китайцам пришлось
спать снаружи, около огня. Дерсу сначала хотел было поместиться вместе с ними, но, увидев,
что они заготовляли дрова, не разбирая, какие попадались под руку, решил
спать отдельно.
Я принялся расспрашивать удэгейца об Имане и узнал,
что в верхнем течении река имеет направление течения параллельно Сихотэ-Алиню, причем истоки ее находятся на высоте истоков Тютихе. Странное явление! Вода сбегает с водораздела в каких-нибудь 60 км от моря, течет на запад, совершает длинный кружной путь для того, чтобы в конце концов
попасть в то же море.
В это время снаружи послышался конский топот. Мы сунулись на свои места и притворились спящими. Вошел Ли Тан-куй. Он остановился в дверях, прислушался и, убедившись,
что все
спят, тихонько разделся и лег на свое место. Вскоре я опять заснул и проснулся уже тогда, когда солнце было высоко на небе.