Неточные совпадения
Для всякого, дающего себе отчет
в словоупотреблении, должно
быть ясно, что не только у нас сейчас не происходит социальной революции, но социальной революции вообще никогда не произойдет
в пределах этого материального
мира.
Но упование на революционный социальный катаклизм, который мыслится как прыжок из царства необходимости
в царство свободы,
есть лишь смутное и бессознательное переживание эсхатологического предчувствия конца этого материального
мира.
Во Франции
есть замечательный писатель Леон Блуа, своеобразный католик, реакционер-революционер, не имеющий ничего общего с социализмом, и он восстал с небывалым радикализмом против самих первооснов буржуазности, против царящего
в мире буржуазного духа, против буржуазной мудрости.
Идеал окончательного устроения этого
мира и окончательного довольства и благополучия
в этом
мире, убивающий жажду
мира иного, и
есть буржуазный идеал, и
есть предел буржуазности, всеобъемлющее и справедливое распределение и распространение буржуазности по земле.
Буржуазность
есть антирелигиозное довольство этим
миром, желание утвердить
в нем вечное царство и прикрепить к этому царству дух человеческий, предпочтение
мира — Богу.
И сама идея Царства Божьего на земле,
в этом трехмерном, материальном
мире есть буржуазное искажение истинного религиозного упования.
Социализм и
есть идеал окончательной буржуазности, буржуазности справедливой и повсеместно распределенной, идеал вековечного закрепощения этого
мира в буржуазном благоденствии.
По всем своим формальным признакам большевизм претендует
быть религией, и нужно определить, какого рода эта религия, какой дух она несет с собой
в мир.
Антихристово царство
в этом
мире может
быть лишь результатом неудачи дела Христова
в мире — оно попробует соединить насилием тот
мир, который не соединится
в любви и свободе Христовой.
Закономерность правды и закономерность общества
есть царство справедливого закона для грешного
мира,
в котором невозможно благодатное Царство Божье, невозможно блаженство без искупления, без прохождения через Голгофу.
Раса эта, отвергнув всякое благородство и всякую честь как предрассудки старого
мира, приступила к огромному эксперименту создания нового «социалистического»
мира,
в котором не
будет уже ничего «буржуазного».
Много
было насилий
в старом «буржуазном»
мире, много надругательств над человеком.
Много
было корысти
в старом «буржуазном
мире», много безобразного эгоизма.
Старый «буржуазный»
мир все-таки еще сомневался
в величии и благостности своего неверия, он
был раздвоен, и
в светлые промежутки он осуждал свое безбожие.
Но
в старом «буржуазном»
мире,
в мире наших отцов и дедов,
было не одно дурное и злое —
в нем
были великие святыни и великие ценности. И вот эти святыни и ценности
мир «социалистический» отвергает и истребляет.
В старом «буржуазном»
мире была святость и гениальность, явленные
в ослепительных образах,
в том
мире были Пушкин и св. Серафим.
В мире «социалистическом» более не
будет святых и гениев — они отрицаются всеми основами этого нового
мира, они
будут насильственно утоплены
в серой безличной массе,
в бескачественном коллективе, их возненавидят, как всякое возвышение.
Много
было хороших, добрых предрассудков
в старом
мире, которые ныне отвергнуты.
«Буржуазный»
мир принужден
был все-таки считаться не только с материальным цензом (
в переоценке его
была его слабость и грех), но и с цензом духовным, с качественным началом
в человеческой личности, с образованием, с талантом, с культурным развитием.
В мире человеческого труда
есть своя иерархия, свои восходящие и нисходящие ступени.
Нигилизм не только перестал мыслить об ином божественном
мире, он перестал
быть с ним
в общении.
Когда русские люди очнутся от гипноза и духовно отрезвятся, они поймут, что всякая великая борьба
в мире есть духовная борьба, столкновение разных идей.
Россия
есть некая конкретная реальность
в мире, некое индивидуальное существо, имеющее свою судьбу, свой удел, свою задачу.
У русского народа могло бы
быть и должно
было бы
быть свое слово
в тот исторический час, когда разыгралась страшная борьба
мира славянского и
мира германского.
Она и является одним из германских влияний, мешающих русскому народу сознать, что
в мире происходит великая, всемирно-историческая борьба славянства и германства, двух враждебных сил истории, что славянская раса или выйдет из этой борьбы победительницей, отразит притязания германизма и выполнит свою миссию
в истории, или
будет унижена и оттеснена.
Мы верим, что сильная Россия даст большую свободу
миру и всем народам
мира, чем сильная Германия, что
в духе славянском
есть большая всемирность, чем
в насильническом германском духе.
Колонизация окраин, которая совершалась на протяжении всей русской истории, не
была злым недоразумением, это
был внутренне оправданный и необходимый процесс для осуществления русской идеи
в мире.
Если русский народ окончательно перестанет
быть христианским народом, то он потеряет свое значение
в мире.
Требование равенства
будет в ней скоро распространено не только на низшие ступени человеческого
мира, но и на низшие ступени
мира природного, на животных, растения и минералы, на атомы материи.
Весь западный
мир должен
быть поражен тем, что самое отсталое, самое реакционное русское царство, исконный оплот монархизма, вдруг с молниеносной быстротой превратилось
в самое крайнее демократическое царство, почти что
в социалистическое царство.
Но
в дни, когда Россия и весь
мир переживает небывалые катастрофы, когда все
в мире стало зыбким и колеблющимся, христиане не могут не желать, чтобы
был услышан голос Свободной Церкви Христовой.
И если
в старой связи церкви и государства нарушено
было заповеданное Христом отношение между «божьим» и «кесаревым», то это
было внутренним падением церковного народа, церковного человечества, его соблазном и порабощением «
миру сему».
Русский Поместный собор
есть лишь момент во вселенском церковном движении, которое должно начаться
в мире и соединить все силы христианства для борьбы с силами антихристианскими, которые нарастают
в мире.
Необходимо задуматься над странным русским противоречием: русский народ объявили самым религиозным, единственным религиозным народом
в мире, а церковь русская
была в унижении,
в немощи,
в параличе.
Черная, гладкая, блестящая головка, белое платье с складками, девственно охватывающее ее стройный стан и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные, чуть-чуть от бессонной ночи косящие глянцовитые черные глаза, и на всем ее существе две главные черты: чистота девственности любви не только к нему, — он знал это, — но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только
есть в мире, — к тому нищему, с которым она поцеловалась.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по
миру, // Не отойдя сосет!
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли
мир // (Сказал я,
миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину //
В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а
в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел
в город оловянных солдатиков и однажды,
в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского
мира…
Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть
в нее весь видимый и невидимый
мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя
было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево.