Религиозное народничество славянофилов всегда под
словом народ понимало простонародье, верное старым русским устоям и заветам, и очень связывало себя с материальными условиями жизни, с крестьянской общиной, с натуральным хозяйством, с патриархальной демократией.
Неточные совпадения
И то, как воспринимаются массами эти заклинательные
слова о «буржуазии» и «буржуазности», внушает опасение не только за судьбу России, русского государства, русского народного хозяйства, но — в тысячу раз важнее — за судьбу души русского
народа, души женственной, податливой и хрупкой, не прошедшей суровой школы самодисциплины и самоуправления.
Тогда ответственность падет не на
народ, а на те слои интеллигенции, которые, не ведая глубокого смысла
слов, бросают их безответственно, оставаясь на поверхности.
Мы живем в магической власти
слов и жестов, которые порабощают русский
народ, делают его одержимым.
Безобразной ложью было прикрытие дезертирства и самого корыстного эгоизма громкими
словами об интернационализме и братстве
народов.
Но бессильная, народопоклонническая интеллигенция ждала, что «
народ» наконец сам заговорит и скажет
слово, которое будет светом для всего мира, и что этот свет просветит
народы Запада.
Собственные
слова «
народа» нечленораздельны, истинные
слова еще не родились в
народе.
Подлинно существует лишь
народ в метафизическом смысле
слова, и только этот
народ глубже всех социальных оболочек.
В страшную минуту, решающую судьбу
народа, когда соединилась война с революцией, у русского
народа нет своего
слова, он говорит на чужом языке, произносит чужие
слова — «интернационализм», «социализм» и т. д., искажая европейский смысл этих
слов, выговаривая их на ломаном языке.
У русского
народа могло бы быть и должно было бы быть свое
слово в тот исторический час, когда разыгралась страшная борьба мира славянского и мира германского.
Но пассивность и женственность русского
народа, его подверженность чужим влияниям мешает ему сознать свою идею и выговорить свое
слово.
Когда сам
народ посягает на свободу мысли и
слова, посягательство это более страшное и гнетущее, чем посягательство правительственной власти, — от него некуда спастись.
Русские люди все ждали, что «
народ» этот в час своего освобождения от гнета скажет новое
слово о новой жизни, обнаружит какую-то особенную правду.
Народ, раскрывший в себе высшие качества,
народ просветленный и в благородном смысле
слова культурный есть задание, не данность.
Почему молчит церковь, почему собор не скажет своего властного
слова об ужасах, переживаемых Россией, о духовном падении русского
народа?
Иерархи русской церкви не привыкли говорить властные
слова, они не были духовными водителями
народа.
Властное
слово церкви предполагает религиозно размягченные сердца в
народе воспринимающем.
Россию погубила ложная идея класса и «
народа», понятого в социально-классовом смысле
слова.
Из всех этих
слов народ понимал только: «известно» и «наконец нашли». И когда грамотеи выкрикивали эти слова, то народ снимал шапки, вздыхал и крестился. Ясно, что в этом не только не было бунта, а скорее исполнение предначертаний начальства. Народ, доведенный до вздыхания, — какого еще идеала можно требовать!
Вместо этого является масса, сила, мир, нечто единое, или то, что можно понимать под
словом народ, в самом широком смысле.
Почти во всю дорогу до Менцена (тридцать шесть верст) не перестает оглядываться на вас кирка оппекаленская — будто провожает и охраняет вас святыней своей от нечистого духа, который, по
словам народа, поселился с давних времен на Тейфельсберге (Чертовой горе) и пугает прохожих только ночью, когда золотой петух оппекаленского шпиля из глаз скроется.
Неточные совпадения
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете
народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Я
слово вам скажу!» // Притихла площадь людная, // И тут Ермил про мельницу //
Народу рассказал: // «Давно купец Алтынников // Присватывался к мельнице, // Да не плошал и я, // Раз пять справлялся в городе, // Сказали: с переторжкою // Назначены торги.
Живя с
народом, сам, // Что думывал, что читывал, // Всё — даже и учителя, // Отца Аполлинария, // Недавние
слова: // «Издревле Русь спасалася // Народными порывами».
И русскую деву влекли на позор, // Свирепствовал бич без боязни, // И ужас
народа при
слове «набор» // Подобен был ужасу казни?
С козою с барабанщицей // И не с простой шарманкою, // А с настоящей музыкой // Смотрели тут они. // Комедия не мудрая, // Однако и не глупая, // Хожалому, квартальному // Не в бровь, а прямо в глаз! // Шалаш полным-полнехонек. //
Народ орешки щелкает, // А то два-три крестьянина // Словечком перекинутся — // Гляди, явилась водочка: // Посмотрят да попьют! // Хохочут, утешаются // И часто в речь Петрушкину // Вставляют
слово меткое, // Какого не придумаешь, // Хоть проглоти перо!