Неточные совпадения
Для одних он был прежде всего предстателем за «униженных и оскорбленных», для других — «жестоким талантом», для третьих — пророком нового христианства, для четвертых он открыл «подпольного человека», для пятых он был прежде всего истинным православным и глашатаем
русской мессианской
идеи.
Грязные трактиры, в которых «
русские мальчики» ведут разговоры о мировых вопросах, лишь символически отображенные моменты человеческого духа и диалектики
идей, органически с этой судьбой срощенной.
Это приводит нас к
идее религиозного мессианизма, с которым связаны положительные религиозно-общественные
идеи Достоевского, к
русскому религиозному народничеству.
Так саморазложилась у нас
идея религиозного народничества, которому ход
русской истории наносит страшные удары.
И трагичной оказалась судьба
русской мессианской
идеи.
«
Русская душа, гений народа
русского, может быть, наиболее способный из всех народов вместить в себя
идею всечеловеческого единения, братской любви».
От
идеи Третьего Рима идет
русское мессианское сознание и проходит через весь XIX век, достигает своего расцвета у великих
русских мыслителей и писателей.
До XX века дошла
русская мессианская
идея, и тут обнаружилась трагическая судьба этой
идеи.
Противоречия, соблазны и грехи
русской мессианской
идеи вложены в образ Шатова.
Достоевский был провозвестником своеобразной православно-русской теократической
идеи, религиозного света с Востока.
Идея религиозной соборности у
русских нередко бывала ложной идеализацией
русского народа, идеализацией народного коллектива как носителя духа.
Но
русский народ более всего нуждается в
идее личной ответственности, в
идее самодисциплины, личной духовной автономии.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской истории XIX века, и «
Русская идея».
Достоевский более всего свидетельствует о том, что славянофильство и западничество одинаково подлежат преодолению, но оба направления войдут в
русскую идею, как и всегда бывает в творческом преодолении (Aufhebung у Гегеля).
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем суть либеральных
русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет уже отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где есть лишь невинность.
Неточные совпадения
Молодые художники отказывались от традиционного академизма, требовавшего подражания классическим образцам, главным образом итальянского искусства, и выступали за создание
русского самобытного искусства, проникнутого передовыми, демократическими
идеями.
— Правильная оценка. Прекрасная
идея. Моя
идея. И поэтому:
русская интеллигенция должна понять себя как некое единое целое. Именно. Как, примерно, орден иоаннитов, иезуитов, да! Интеллигенция, вся, должна стать единой партией, а не дробиться! Это внушается нам всем ходом современности. Это должно бы внушать нам и чувство самосохранения. У нас нет друзей, мы — чужестранцы. Да. Бюрократы и капиталисты порабощают нас. Для народа мы — чудаки, чужие люди.
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное чувство к брату. — Но — как запуган
идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о брате нечего было, все — ясно! В газете сердито писали о войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта, на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки»:
— «Западный буржуа беднее
русского интеллигента нравственными
идеями, но зато его
идеи во многом превышают его эмоциональный строй, а главное — он живет сравнительно цельной духовной жизнью». Ну, это уже какая-то поповщинка! «Свойства
русского национального духа указуют на то, что мы призваны творить в области религиозной философии». Вот те раз! Это уже — слепота. Должно быть, Бердяев придумал.
— У нас развивается опасная болезнь, которую я назвал бы гипертрофией критического отношения к действительности. Трансплантация политических
идей Запада на
русскую почву — необходима, это бесспорно. Но мы не должны упускать из виду огромное значение некоторых особенностей национального духа и быта.