Неточные совпадения
И все
дело тут в том, что критика познания, рефлексия разума над самим собой есть жизненный опыт, а
не отвлеченная теория, за которую она себя выдает.
Науки имеют
дело с частичной отвлеченной действительностью, им
не открывается мир как целое, ими
не постигается смысл мира.
В «науках о природе» обстоит
дело несколько иначе, но сейчас это
не есть предмет моего исследования.
Физика, делающая открытия, имеет
дело с самими реальными предметами, а
не с их отражением в человеческих идеях и мыслях.
Этика имеет
дело не с бессильными, висящими в воздухе нормами и законами, а с реальными нравственными энергиями и с обладающими силой качествами.
Этика имеет
дело не только с трагическим, но и с парадоксальным.
И это совсем
не есть порождение позитивизма XIX и XX веков, совсем
не в О. Конте и Дюркгейме тут
дело.
Научная психология и психопатология, как и социология, бессильны отстоять достоинство человека, открыть в нем образ и подобие Божье, они имеют
дело не столько с личностью, сколько с неличным, с распадом личности, с Es (Фрейд), с Man (Гейдеггер).
Человек
не может оправдаться, достигнуть праведности
делами закона.
«
Делами закона
не оправдывается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех».
Мы имеем тут
дело с вторичным, а
не первичным слоем и уже подлежащим наблюдению и исследованию.
«Добрые
дела» начинают понимать
не как проявление любви к Богу и к ближнему, к живому существу,
не как обнаружение благостной силы, дающей жизнь другим существам, а как способ самоспасения и самооправдания, как путь осуществления отвлеченной идеи добра, за которое человек получает награду в будущей жизни.
«Добрые
дела», которые совершаются
не из любви к людям и
не из заботы о них, а для спасения собственной души, совсем
не добрые.
«Добрые
дела», как
дела закона, ничего общего
не имеют с Евангелием и с христианским откровением, они остаются в мире дохристианском.
Помочь ближнему, совершать добрые
дела нужно
не для спасения души, а из непосредственной любви, для соединения людей, для сочетания душ в Царстве Божьем.
Оно призывает к пробуждению и возрождению духовной жизни, к новому рождению, к врастанию в Царство Божье, а
не к внешним
делам в мире социальном.
Евангелие призывает к беззаботности птиц небесных и полевых лилий, рекомендует
не думать о завтрашнем
дне.
Творчество нужно для Царства Божьего, для
дела Божьего в мире, но совсем
не нужно для личного спасения.
Любовь, как добрые
дела, полезные для спасения души,
не может быть источником творчества, творческого отношения к жизни,
не может быть излучением энергии, дающей жизнь и просветляющей жизнь.
Этика творчества зовет к реальному, энергетическому осуществлению самой правды, самого добра, духовности, просветления жизни, а
не к символическому и условному осуществлению добра через аскетические упражнения, добрые
дела и пр.
На
дне всякого фантазма, созданного похотью, мы находим смерть,
не вольную смерть, а смерть принужденную.
Но подлинный смысл и цель любви
не в помощи ближнему,
не в добрых
делах,
не в добродетелях, возвышающих любящего,
не в достижении путем ее совершенства, а в соединении душ, в содружестве, в братстве.
Человек, делающий доброе
дело, может себя чувствовать одним, совершенствующимся, заслуживающим спасения, и совсем
не чувствовать другого, друга, брата, даже
не нуждаться в нем.
Добро
не осуществляет себя,
не реализует правды, и зло берет на себя
дело добра, зло пытается реализовать правду.
Хозяйство греховного человека основано на заботе, на постоянном страхе за грядущий
день, на ограниченном количестве хозяйственных благ,
не соответствующих количеству людей и количеству потребностей.
Но это значит, что личность осуществляет свободу своего духа, определяется в своих суждениях и
делах оригинально, т. е. сообразно своим источникам, а
не гнетом социальной обыденности.
Власть человека над стихийной природой может служить или
делу Божьему, или
делу дьявольскому, но она
не может уже быть нейтральной.
Основной принцип этического реализма —
не делать условных добрых
дел, а быть добрым, излучать качество доброты,
не выражать условных знаков любви, а быть любящим и излучающим любовь,
не почитать иерархического чина, в котором высота лишь символизирована, а почитать человека, человеческое качество, реальное осуществление высоты.
Это носило столь всеобъемлющий характер, что тоска смерти переживалась мною оттого, что я никогда больше
не увижу лица постороннего и чуждого мне человека, никогда
не увижу города, через который я случайно проехал, комнаты, в которой останавливался на несколько
дней, никогда
не увижу этого дерева, этой случайно встреченной мною собаки и т. д.
В опыте этой нашей жизни нам дано переживать мучения, которые нам представляются бесконечными, только такие мучения и представляются нам адскими и страшными, которые
не на минуту,
не на час или
день, а на бесконечность.
И кто знает,
не является ли любовь ко мне „грехом Бога“, его странной слабостью и
не заслуживает ли любящий меня Бог того, чтобы
разделить со мной ад, который он мне обещает?
Если мне и
не дано знать, что ада
не будет, то мне дано знать, что ада
не должно быть и что я должен работать во имя всеобщего спасения и освобождения от ада, что я
не должен изолировать себя в
деле спасения и забывать о ближних моих, обреченных на ад.
И если это
не может быть достигнуто в нашем мировом эоне, то будут новые мировые эоны, в которых
дело спасения и преображения будет продолжено.
Земной жизнью человека
не исчерпывается и
не завершается
дело спасения и преображения.
Основное положение этики, понявшей парадокс добра и зла, может быть так формулировано: поступай так, как будто бы ты слышишь Божий зов и призван в свободном и творческом акте соучаствовать в Божьем
деле, раскрывай в себе чистую и оригинальную совесть, дисциплинируй свою личность, борись со злом в себе и вокруг себя, но
не для того, чтобы оттеснять злых и зло в ад и создавать адское царство, а для того, чтобы реально победить зло и способствовать просветлению и творческому преображению злых.