Неточные совпадения
Этот же хаос Тютчев чувствует и за внешними покровами истории и предвидит катастрофы. Он
не любит
революцию и
не хочет ее, но считает ее неизбежной. Русской литературе свойствен профетизм, которого нет в такой силе в других литературах. Тютчев чувствовал наступление «роковых минут» истории. В стихотворении, написанном по совсем другому поводу, есть изумительные строки...
Этим он
хотел сказать, что в России
не будет
революции буржуазной, либеральной, а будет
революция социальная.
Анархическая
революция совершается путем кровавого насилия, и она предполагает,
хотя и
не организованную, власть взбунтовавшегося народа над личностью.
Деятели
революции совсем
не интересовались темами «Ивановских сред», а люди культурного ренессанса, спорившие по средам на «башне»,
хотя и
не были консерваторами и правыми, многие из них даже были левого направления и готовы были сочувствовать
революции, но большинство из них было асоциально и очень далеко от интересов бушевавшей
революции.
— Нисколько. Я — уже испугана. Я
не хочу революции, а хочу — в Париж. Но я не знаю, кому должна сказать: эй, вы, прошу не делать никаких революций, и — перестаньте воевать!
— Большевики — это люди, которые желают бежать на сто верст впереди истории, — так разумные люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это люди, которые
не хотят революции, они живут для себя, а никто не хочет революции для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно сделать немножко революции, он даст немножко денег и говорит: «Пожалуйста, сделайте мне революцию… на сорок пять рублей!»
Неточные совпадения
— Очень
революция, знаете, приучила к необыкновенному. Она, конечно, испугала, но учила, чтоб каждый день приходил с необыкновенным. А теперь вот свелось к тому, что Столыпин все вешает, вешает людей и все быстро отупели. Старичок Толстой объявил: «
Не могу молчать», вышло так, что и он
хотел бы молчать-то, да уж такое у него положение, что надо говорить, кричать…
— Меня, брат, интеллигенция смущает. Я ведь —
хочешь ты
не хочешь — причисляю себя к ней. А тут, понимаешь, она резко и глубоко раскалывается. Идеалисты, мистики, буддисты, йогов изучают. «Вестник теософии» издают. Блаватскую и Анну Безант вспомнили… В Калуге никогда ничего
не было, кроме калужского теста, а теперь — жители оккультизмом занялись. Казалось бы, после
революции…
Вообще это газетки группы интеллигентов, которые,
хотя и понимают, что страна безграмотных мужиков нуждается в реформах, а
не в
революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким были все «политические движения русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами, книги которых он читал в юности, но, понимая,
не умеют говорить об этом просто, ясно, убедительно.
—
Революция неизбежна, — сказал Самгин, думая о Лидии, которая находит время писать этому плохому актеру, а ему —
не пишет. Невнимательно слушая усмешливые и сумбурные речи Лютова, он вспомнил, что раза два пытался сочинить Лидии длинные послания, но, прочитав их, уничтожал, находя в этих
хотя и очень обдуманных письмах нечто, чего Лидия
не должна знать и что унижало его в своих глазах. Лютов прихлебывал вино и говорил, как будто обжигаясь:
— Это ужасно! — сочувственно откликнулся парижанин. — И все потому, что
не хватает денег. А мадам Муромская говорит, что либералы — против займа во Франции. Но, послушайте, разве это политика? Люди
хотят быть нищими… Во Франции
революцию делали богатые буржуа, против дворян, которые уже разорились, но держали короля в своих руках, тогда как у вас, то есть у нас, очень трудно понять — кто делает
революцию?