Неточные совпадения
Для меня характерно, что у меня не было того, что называют «обращением»,
и для меня невозможна потеря веры. У меня может быть восстание против низких
и ложных
идей о Боге во имя
идеи более свободной
и высокой. Я объясню это, когда буду говорить о Боге.
Невозможность для человека высокого сознания признать
и узнать Бога, может быть, есть лишь невозможность принять человека, верующего в Бога, его искажающие
идеи о Боге, отражающие его собственное рабство, его жесты благочестия.
При помощи этой
идеи управляли человеческими массами, смиряли варварские
и греховные инстинкты.
Но воспользовались этой
идеей в то время, когда христианская Европа в нее верила, очень плохо, использовали в угоду инстинктов
и интересов «первых», господствующих.
Но самая
идея вечных адских мук, безобразная
и садичная, но представляющая сложную философскую проблему, в сущности, лишает ценности духовную
и моральную жизнь человека.
Кстати сказать, несмотря на мою большую любовь к Л. Толстому, я всегда относился отрицательно
и враждебно к
идее, положенной в основу «Анны Карениной».
Основная метафизическая
идея, к которой я пришел в результате своего философского пути
и духовного опыта, на котором был основан этот путь, это
идея примата свободы над бытием.
Я никогда не думал, что мне приходилось испытывать особенные преследования
и «страдания за
идею».
А. Богданов был очень хороший человек, очень искренний
и беззаветно преданный
идее, но по типу своему совершенно мне чуждый.
Он был тихий
и незлобивый помешанный, помешанный на
идее.
Когда речь заходила о некоторых
идеях, я бывал очень тяжел
и со мной невозможно было разговаривать.
Мережковские всегда имели тенденции к образованию своей маленькой церкви
и с трудом могли примириться с тем, что тот, на кого они возлагали надежды в этом смысле, отошел от них
и критиковал их
идеи в литературе.
Творческие
идеи начала XX века, которые связаны были с самыми даровитыми людьми того времени, не увлекали не только народные массы, но
и более широкий круг интеллигенции.
Деятели Французской революции вдохновлялись
идеями Ж.Ж. Руссо
и философии XVI-XVII века, были на высоте передовой мысли того времени (это независимо от ее оценки по существу).
Деятели русской революции вдохновлялись
идеями уже устаревшего русского нигилизма
и материализма
и были совершенно равнодушны к проблемам творческой мысли своего времени.
Интересно, что в то время очень хотели преодолеть индивидуализм,
и идея «соборности», соборного сознания, соборной культуры была в известных кругах очень популярна.
Но соборность тут очень отличалась от соборности Хомякова, она скорее была связана с
идеями Р. Вагнера о всенародной коллективной культуре
и о религиозном возрождении через искусство.
Особенно близка мне была хомяковская
идея свободы как основа христианства
и церкви.
Но значительная часть эмиграции так же ненавидит свободу
и хочет ее истребить, так же проникнута элементарными
идеями, так же подчиняет дух интересам политики, так же не принимает наследия культурного ренессанса.
Религиозный гуманизм, вкорененный в
идее богочеловечности, призван совершить очищение, спиритуализацию
и гуманизацию человеческой среды, воспринимающей откровение.
Растворение личности, неповторимой индивидуальности в безликой божественности, в отвлеченном божественном единстве противоположно христианской
идее о человеке
и о богочеловечности.
Основная
идея бессмертников была та, что они никогда не умрут,
и что люди умирают только потому, что верят в смерть или, вернее, имеют суеверие смерти.
Но чем более я думаю о том, как сойти христианству с мертвой точки
и вступить на новый творческий путь, тем более прихожу к тому, что это есть путь эсхатологического христианства, верного мессианской
идее.
Идея Бога о человеке бесконечно выше традиционных ортодоксальных понятий о человеке, порожденных подавленным
и суженным сознанием.
Но я, может быть, недостаточно концентрировал
и недостаточно проповедовал основную
идею своей жизни.
Были толстовцы, были последователи Н. Федорова, соединявшие
идею Федорова о воскрешении с анархо-коммунизмом, были просто анархисты
и просто коммунисты.
Меня в лучшем случае почтительно
и с недоумением слушали, но не предполагали руководствоваться моими
идеями.
Журнал «Esprit»
и кружки вокруг него представляли направление, наиболее близкое моим
идеям.
При обсуждении
идей легко переходят на личную почву
и говорят не столько о ваших
идеях, сколько о вас
и ваших недостатках.
Она живет
идеями Ж. де Местра, Гегеля, Сен-Симона
и О. Конта, Маркса, Р. Вагнера, Ницше, Кирхегардта, Карлейя, Гобино, Дарвина.
Этатизм, коммунизм, расизм, воля к могуществу, естественный подбор видов, антииндивидуализм, иерархическая организация общества — все это
идеи, высказанные
и развитые мыслителями XIX века.
XX век исказил
и вульгаризировал эти
идеи, как, впрочем, всегда
и бывает.
В XIX веке, во многом ограниченном
и полном иллюзий, была выношена
идея человечности.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию истории современности, чем «Новое средневековье»,
и «Источники
и смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской истории XIX века,
и «Русская
идея».
Углубление моего философского познания привело меня к
идее объективации, которую я считаю для себя основной
и которую обыкновенно плохо понимают.
Когда я пришел к своей окончательной философии, для меня приобрели особенное значение
идеи несотворенной свободы
и объективации.
Наряду с
идеей несотворенной свободы
и объективации я углубил свой персонализм,
идею центрального
и верховного значения личности.
Я очень ценил
и ценю многие мотивы русской религиозной мысли: преодоление судебного понимания христианства, истолкование христианства как религии Богочеловечества, как религии свободы, любви, милосердия
и особой человечности, более, чем в западной мысли выраженное эсхатологическое сознание, чуждость инфернальной
идее предопределения, искание всеобщего спасения, искание Царства Божьего
и правды Его.
Идею Промысла невозможно понимать натуралистически
и физически, ее можно понять лишь духовно
и нравственно, она переживается лишь в личной судьбе.
Если
идея ада раньше удерживала в церкви, то сейчас она лишь отталкивает от церкви, как
идея садическая,
и мешает вернуться в нее.
Я хотел быть микрокосмом, каким
и является человек по своей
идее.
Учение М. Штирнера о «единственном
и его собственности» можно признать бледным отражением
и вырождением в материалистическом веке
идей германской мистики.
Это все та же
идея мирового порядка
и мировой гармонии, за которыми признается примат над личностью.
Он с большим сочувствием читал мою книгу «Дух
и реальность»
и очень хорошо написал обо мне в своей книге о Ш. Пеги, он видел в моей
идее об объективации некоторое родство с Пеги, что лишь отчасти верно.
Мне противна
идея безличного бессмертия, в котором исчезает все неповторимо
и незаменимо индивидуальное.
В ноябре 1944 года я прочел от Союза писателей в помещении Союза русских патриотов публичный доклад на тему «Русская
и германская
идея».
Необходимо радикальное очищение человеческих
идей о Боге, которые
и привели к безбожию.
Я очень известен, но мои главные
идеи плохо знают
и понимают.
Неточные совпадения
Мало-помалу, несмотря на протесты,
идея эта до того окрепла в голове ревнивого начальника, что он решился испытать своих подчиненных
и кликнул клич.
Но в том-то именно
и заключалась доброкачественность наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными в то время революционными
идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию
и только слегка позволили себе пособолезновать
и попенять на своего более чем странного градоначальника.
Как
и все добрые начальники, бригадир допускал эту последнюю
идею лишь с прискорбием; но мало-помалу он до того вник в нее, что не только смешал команду с хлебом, но даже начал желать первой пуще последнего.
Лишь в позднейшие времена (почти на наших глазах) мысль о сочетании
идеи прямолинейности с
идеей всеобщего осчастливления была возведена в довольно сложную
и не изъятую идеологических ухищрений административную теорию, но нивеляторы старого закала, подобные Угрюм-Бурчееву, действовали в простоте души единственно по инстинктивному отвращению от кривой линии
и всяких зигзагов
и извилин.
Как всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей
и чувств, которых он не мог передать окружающим,
и теперь он изливал в Степана Аркадьича
и поэтическую радость весны,
и неудачи
и планы хозяйства,
и мысли
и замечания о книгах, которые он читал,
и в особенности
идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.