Неточные совпадения
Мало-помалу, несмотря на протесты,
идея эта до того окрепла в голове ревнивого начальника, что он решился испытать своих подчиненных
и кликнул клич.
Но в том-то именно
и заключалась доброкачественность наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными в то время революционными
идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию
и только слегка позволили себе пособолезновать
и попенять на своего более чем странного градоначальника.
Как
и все добрые начальники, бригадир допускал эту последнюю
идею лишь с прискорбием; но мало-помалу он до того вник в нее, что не только смешал команду с хлебом, но даже начал желать первой пуще последнего.
Лишь в позднейшие времена (почти на наших глазах) мысль о сочетании
идеи прямолинейности с
идеей всеобщего осчастливления была возведена в довольно сложную
и не изъятую идеологических ухищрений административную теорию, но нивеляторы старого закала, подобные Угрюм-Бурчееву, действовали в простоте души единственно по инстинктивному отвращению от кривой линии
и всяких зигзагов
и извилин.
Как всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей
и чувств, которых он не мог передать окружающим,
и теперь он изливал в Степана Аркадьича
и поэтическую радость весны,
и неудачи
и планы хозяйства,
и мысли
и замечания о книгах, которые он читал,
и в особенности
идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.
Из жизненной бури я вынес только несколько
идей —
и ни одного чувства.
Страсти не что иное, как
идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца,
и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет
и не пенится до самого моря.
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого;
идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности:
идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму,
и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше
идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни
и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Зосимов велел мне болтать с тобою дорогой
и тебя заставить болтать
и потом ему рассказать, потому что у него
идея… что ты… сумасшедший или близок к тому.
В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший
и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними… Какая-то
идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное
и вдруг понятое с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
— В самом серьезном, так сказать, в самой сущности дела, — подхватил Петр Петрович, как бы обрадовавшись вопросу. — Я, видите ли, уже десять лет не посещал Петербурга. Все эти наши новости, реформы,
идеи — все это
и до нас прикоснулось в провинции; но чтобы видеть яснее
и видеть все, надобно быть в Петербурге. Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше заметишь
и узнаешь, наблюдая молодые поколения наши.
И признаюсь: порадовался…
Это был один из того бесчисленного
и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков
и всему недоучившихся самодуров, которые мигом пристают непременно к самой модной ходячей
идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом окарикатурить все, чему они же иногда самым искренним образом служат.
— Нам вот все представляется вечность как
идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное?
И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки,
и вот
и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится.
— Прекрасная
идея! Может,
и все компанию сделают. А не хочешь ли… посущественнее, перед чаем-то?
Потом, уже достигнув зрелого возраста, прочла она несколько книг содержания романтического, да недавно еще, через посредство господина Лебезятникова, одну книжку «Физиологию» Льюиса [«Физиология» Льюиса — книга английского философа
и физиолога Д. Г. Льюиса «Физиология обыденной жизни», в которой популярно излагались естественно-научные
идеи.] — изволите знать-с? — с большим интересом прочла,
и даже нам отрывочно вслух сообщала: вот
и все ее просвещение.
Но он тысячу раз
и прежде готов был отдать свое существование за
идею, за надежду, даже за фантазию.
Он понимал, однако, что еще слаб, но сильнейшее душевное напряжение, дошедшее до спокойствия, до неподвижной
идеи, придавало ему сил
и самоуверенности; он, впрочем, надеялся, что не упадет на улице.
Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия,
и единственно в том только случае, если исполнение его
идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует.
По наблюдениям же его, болезнь пациента, кроме дурной материальной обстановки последних месяцев жизни, имеет еще некоторые нравственные причины, «есть, так сказать, продукт многих сложных нравственных
и материальных влияний, тревог, опасений, забот, некоторых
идей…
и прочего».
— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается трудно, а с неба даром не слетает. А мы чуть не двести лет как от всякого дела отучены… Идеи-то, пожалуй,
и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, —
и желание добра есть, хоть
и детское;
и честность даже найдется, несмотря на то, что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость в сапогах ходит.
Но у них нет факта, ни одного, — все мираж, все о двух концах, одна
идея летучая — вот они
и стараются наглостью сбить.
— На все есть мера, — высокомерно продолжал Лужин, — экономическая
идея еще не есть приглашение к убийству,
и если только предположить…
— То есть не в сумасшедшие. Я, брат, кажется, слишком тебе разболтался… Поразило, видишь ли, его давеча то, что тебя один только этот пункт интересует; теперь ясно, почему интересует; зная все обстоятельства…
и как это тебя раздражило тогда
и вместе с болезнью сплелось… Я, брат, пьян немного, только черт его знает, у него какая-то есть своя
идея… Я тебе говорю: на душевных болезнях помешался. А только ты плюнь…
Раскольников усмехнулся усиленному
и умышленному искажению своей
идеи.
После первого, страстного
и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная
идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули в ее сознании.
И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
Пожало-ста при нем не спорь ты вкривь
и вкось
И завиральные
идеи эти брось.
Молодые художники отказывались от традиционного академизма, требовавшего подражания классическим образцам, главным образом итальянского искусства,
и выступали за создание русского самобытного искусства, проникнутого передовыми, демократическими
идеями.
— Мы видим, что в Германии быстро создаются условия для перехода к социалистическому строю, без катастроф, эволюционно, — говорил Прейс, оживляясь
и даже как бы утешая Самгина. — Миллионы голосов немецких рабочих, бесспорная культурность масс, огромное партийное хозяйство, — говорил он, улыбаясь хорошей улыбкой,
и все потирал руки, тонкие пальцы его неприятно щелкали. — Англосаксы
и германцы удивительно глубоко усвоили
идею эволюции, это стало их органическим свойством.
Он издавна привык думать, что
идея — это форма организации фактов, результат механической деятельности разума,
и уверен был, что основное человеческое коренится в таинственном качестве, которое создает исключительно одаренных людей, каноника Джонатана Свифта, лорда Байрона, князя Кропоткина
и других этого рода.
Посмотрев, как хлопотливо порхают в придорожном кустарнике овсянки, он в сотый раз подумал: с детства, дома
и в школе, потом — в университете его начиняли массой ненужных, обременительных знаний,
идей, потом он прочитал множество книг
и вот не может найти себя в паутине насильно воспринятого чужого…
Все размолотые в пыль
идеи, о которых кричали в ресторане, были знакомы ему,
и он чувствовал себя в центре всех
идей, владыкой их.
— Но, издеваясь над стихами, не издевались ли вы
и над
идеями представительного правления, над
идеями, ради реализации которых деды
и отцы ваши боролись, умирали в тюрьмах, в ссылке, на каторге?
— Для серьезной оценки этой книги нужно, разумеется, прочитать всю ее, — медленно начал он, следя за узорами дыма папиросы
и с трудом думая о том, что говорит. — Мне кажется — она более полемична, чем следовало бы. Ее
идеи требуют… философского спокойствия.
И не таких острых формулировок… Автор…
— Социализм, по его
идее, древняя, варварская форма угнетения личности. — Он кричал, подвывая на высоких нотах, взбрасывал голову, прямые пряди черных волос обнажали на секунду угловатый лоб, затем падали на уши, на щеки, лицо становилось узеньким, трепетали губы, дрожал подбородок, но все-таки Самгин видел в этой маленькой тощей фигурке нечто игрушечное
и комическое.
Слушая все более оживленную
и уже горячую речь Прейса, Клим не возражал ему, понимая, что его, Самгина, органическое сопротивление
идеям социализма требует каких-то очень сильных
и веских мыслей, а он все еще не находил их в себе, он только чувствовал, что жить ему было бы значительно легче, удобнее, если б социалисты
и противники их не существовали.
«Вероятно — онанист», — подумал он, найдя ненормальным подчинение Макарова одной
идее, его совершенную глухоту ко всему остальному
и сжигание спичек до конца. Он слышал, что Макаров много работает в клиниках
и что ему покровительствует известный гинеколог.
Еще более неприятно было убедиться, что многие
идеи текущей литературы формируют впечатления его, Самгина,
и что он, как всегда, опаздывает с формулировками.
— Я утверждаю: сознание необходимости социальной дисциплины, чувство солидарности классов возможны только при наличии правильно
и единодушно понятой национальной
идеи. Я всегда говорил это…
И до той поры, пока этого не будет, наша молодежь…
Я ожидал встретить эдакую сердитую волчицу
и увидел действительно больную фигурку, однолюбку революционной
идеи, едва ли даже понятой ею, но освоенной эмоционально, как верование.
— Карено, герой трилогии Гамсуна, анархист, ницшеанец, последователь
идей Ибсена, очень легко отказался от всего этого ради места в стортинге.
И, знаете, тут не столько
идеи, как примеры… Франция, батенька, Франция, где властвуют правоведы, юристы…
Тут Самгин вспомнил о мире, изображенном на картинах Иеронима Босха, а затем подумал, что Федор Сологуб — превосходный поэт, но — «пленный мыслитель», — он позволил овладеть собой одной
идее —
идее ничтожества
и бессмысленности жизни.
«Это — опасное уменье, но — в какой-то степени — оно необходимо для защиты против насилия враждебных
идей, — думал он. — Трудно понять, что он признает, что отрицает.
И — почему, признавая одно, отрицает другое? Какие люди собираются у него?
И как ведет себя с ними эта странная женщина?»
—
И умеют одевать
идеи, как женщин, — добавил его собеседник, носатый брюнет, причесанный под Гоголя; перестав шелестеть бумагами, он прижал их ладонью
и, не слушая собеседника, заговорил гневно, громко...
— В мире
идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут,
и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной
идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно дает представление о людях, которые прячутся.
— Сам народ никогда не делает революции, его толкают вожди. На время подчиняясь им, он вскоре начинает сопротивляться
идеям, навязанным ему извне. Народ знает
и чувствует, что единственным законом для него является эволюция. Вожди всячески пытаются нарушить этот закон. Вот чему учит история…
Такие мысли являлись у нее неожиданно, вне связи с предыдущим,
и Клим всегда чувствовал в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он уже догадывался, что Лидия, о чем бы она ни говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин, Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, до поры, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все более не любил
и боялся людей, одержимых одной
идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
Есть
идеи для меня
и не для меня; одни я должен прочувствовать, другие мне нужно только знать.
На террасе говорили о славянофилах
и Данилевском, о Герцене
и Лаврове. Клим Самгин знал этих писателей, их
идеи были в одинаковой степени чужды ему. Он находил, что, в сущности, все они рассматривают личность только как материал истории, для всех человек является Исааком, обреченным на заклание.
—
И не воспитывайте меня анархистом, — анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты верят, что воспитывают —
идеи. Чепуха! Церковь две тысячи лет внушает: «возлюбите друг друга», «да единомыслием исповемы» — как там она поет? Черта два — единомыслие, когда у меня дом — в один этаж, а у соседа — в три! — неожиданно закончил он.
— Помните? Это
и моя
идея. У вас все данные для такой роли: критическое умонастроение, сдерживаемое осторожностью суждений,
и хороший вкус.