Неточные совпадения
Автору кажется, что бесполезно толковать об основных вопросах науки только тогда, когда нельзя сказать о них ничего нового
и основательного, когда не приготовлена еще возможность видеть, что наука изменяет свои прежние воззрения,
и показать, в каком смысле, по всей вероятности, должны они измениться. Но когда выработаны материалы для нового воззрения на основные вопросы нашей специальной науки,
и можно,
и должно высказать эти основные
идеи.
Полным осуществлением абсолютной
идеи будет только вселенная во всем своем пространстве
и во все течение своего существования; а в одном известном предмете, ограниченном пределами пространства
и времени, абсолютная
идея никогда не осуществляется вполне.
Осуществляясь, абсолютная
идея разлагается на цепь определенных
идей;
и каждая определенная
идея в свою очередь вполне осуществляется только во всем бесконечном множестве обнимаемых ею предметов или существ, но никогда не может вполне осуществиться в одном отдельном существе.
Поэтому человеческому духу кажется, что отдельное существо, ограниченное пределами пространства
и времени, совершенно соответствует своему понятию, кажется, что в нем вполне осуществилась
идея, а в этой определенной
идее вполне осуществилась
идея вообще.
Я не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить
и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления
идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное,
и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в человеке нисколько не разрушает в нем эстетического чувства: все это уже было высказано много раз.
Как следствие [основной
идеи гегелевской системы]
и часть метафизической системы, изложенное выше понятие о прекрасном падает вместе с нею.
Но в нем есть справедливая сторона — то, что «прекрасное» есть отдельный живой предмет, а не отвлеченная мысль; есть
и другой справедливый намек на свойство истинно художественных произведений искусства: они всегда имеют содержанием своим что-нибудь интересное вообще для человека, а не для одного художника (намек этот заключается в том, что
идея — «нечто общее, действующее всегда
и везде»); отчего происходит это, увидим на своем месте.
Определяя прекрасное как полное проявление
идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности»
и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики
и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому развитию основного понятия о прекрасном.
«Возвышенное есть перевес
идеи над формою»,
и «возвышенное есть проявление абсолютного».
В сущности эти два определения совершенно различны, как существенно различными найдены были нами
и два определения прекрасного, представляемые господствующею системою; в самом деле, перевес
идеи над формою производит не собственно понятие возвышенного, а понятие «туманного, неопределенного»
и понятие «безобразного» (das Hässliche) [как это прекрасно развивается у одного из новейших эстетиков, Фишера, в трактате о возвышенном
и во введении к трактату о комическом]; между тем как формула «возвышенное есть то, что пробуждает в нас (или, [выражаясь терминами гегелевской школы], — что проявляет в себе)
идею бесконечного» остается определением собственно возвышенного.
Очень легко показать неприложимость к возвышенному определения «возвышенное есть перевес
идеи над образом», после того как сам Фишер, его принимающий, сделал это, объяснив, что от перевеса
идеи над образом (выражая ту же мысль обыкновенным языком: от превозможения силы, проявляющейся в предмете, над всеми стесняющими ее силами, или, в природе органической, над законами организма, ее проявляющего) происходит безобразное или неопределенное («безобразное» сказал бы я, если бы не боялся впасть в игру слов, сопоставляя безобразное
и безобразное).
«Перевес
идеи над формою», говоря строго, относится к тому роду событий в мире нравственном
и явлений в мире материальном, когда предмет разрушается от избытка собственных сил; неоспоримо, что эти явления часто имеют характер чрезвычайно возвышенный; но только тогда, когда сила, разрушающая сосуд, ее заключающий, уже имеет характер возвышенности или предмет, ею разрушаемый, уже кажется нам возвышенным, независимо от своей погибели собственною силою.
Тайна возвышенности здесь не в «перевесе
идеи над явлением», а в характере самого явления; только от величия сокрушающегося явления заимствует свою возвышенность
и его сокрушение.
К сожалению, здесь не место подвергать анализу
идею «абсолюта», или бесконечного,
и показывать настоящее значение абсолютного в области метафизических понятий; тогда только, когда мы поймем это значение, представится нам вся неосновательность понимания под возвышенным бесконечного.
Но
и не пускаясь в метафизические прения, мы можем увидеть из фактов, что
идея бесконечного, как бы ни понимать ее, не всегда, или, лучше сказать, — почти никогда не связана с
идеею возвышенного.
И потому, если бы даже согласиться, что созерцание возвышенного всегда ведет к
идее бесконечного, то возвышенное, порождающее такую мысль, а не порождаемое ею, должно иметь причину своего действия «а нас не в ней, а в чем-нибудь другом.
Но, рассматривая свое представление о возвышенном предмете, мы открываем, 2) что очень часто предмет кажется нам возвышен, не переставая в то же время казаться далеко не беспредельным
и оставаясь в решительной противоположности с
идеею безграничности.
Вот факт, обнаруживающий, что
идея возвышенного не только не порождается
идеею безграничного, но даже может быть (
и часто бывает) в противоречии с нею, что условие безграничности может быть невыгодно для впечатления, производимого возвышенным.
Почему же мысль о еде
и питье не возвышенна, а
идея любви возвышенна?
Непреоборимость не есть еще возвышенность; безграничность
и бесконечность вовсе не связаны с
идеею величественного.
Едва ли можно после этого разделять мысль, что «возвышенное есть перевес
идеи над формою», или что «сущность возвышенного состоит в пробуждении
идеи бесконечного». В чем же состоит она? Очень простое определение возвышенного будет, кажется, вполне обнимать
и достаточно объяснять все явления, относящиеся к его области.
Обыкновенно говорят: «возвышенное состоит в превозможении
идеи над формою,
и это превозможение на низших степенях возвышенного узнается сравнением предмета по величине с окружающими предметами»; нам кажется, что должно говорить: «превосходство великого (или возвышенного) над мелким
и дюжинным состоит в гораздо большей величине (возвышенное в пространстве или во времени) или в гораздо большей силе (возвышенное сил природы
и возвышенное в человеке)».
Связь ее с
идеею греческой судьбы
и различными ее видоизменениями очень ясна.
Потому нельзя не сказать, что трагическое не всегда пробуждает в нас
идею необходимости
и что вовсе не в
идее необходимости основание действия его на человека
и сущность его.
С господствующим определением комического — «комическое есть перевес образа над
идеею», иначе сказать: внутренняя пустота
и ничтожность, прикрывающаяся внешностью, имеющею притязание на содержание
и реальное значение, — нельзя не согласиться; но вместе с тем надобно сказать, что [Фишер, автор наилучшей эстетики в Германии, слишком ограничил] понятие комического, противополагая его, для сохранения [гегелевского] диалектического метода развития понятий, только понятию возвышенного.
Окончив разбор понятий о сущности прекрасного
и возвышенного, должно теперь перейти к разбору господствующих взглядов на различные способы осуществления
идеи прекрасного.
Наконец, ближайшим образом мысль о том, что прекрасное есть чистая форма, вытекает из понятия, что прекрасное есть чистый призрак; а такое понятие — необходимое следствие определения прекрасного как полноты осуществления
идеи в отдельном предмете
и падает вместе с этим определением.
Сюда, во-первых, принадлежат различные житейские стремления
и потребности художника, не позволяющие ему быть только художником
и более ничем; во-вторых, его умственные
и нравственные взгляды, также не позволяющие ему думать при исполнении исключительно только о красоте; в-третьих, накоиец,
идея художественного создания является у художника обыкновенно не вследствие одного только стремления создать прекрасное: поэт, достойный своего имени, обыкновенно хочет в своем произведении передать нам свои мысли, свои взгляды, свои чувства, а не исключительно только созданную им красоту.
Мы видели, что группы
и пейзажи, изображаемые живописью, по
идее никак не могут быть выше того, что представляет нам действительность, а по исполнению всегда неизмеримо ниже действительности.
Содержание, достойное внимания мыслящего человека, одно только в состоянии избавить искусство от упрека, будто бы оно — пустая забава, чем оно
и действительно бывает чрезвычайно часто; художественная форма не спасет от презрения или сострадательной улыбки произведение искусства, если оно важностью своей
идеи не в состоянии дать ответа на вопрос: «да стоило ли трудиться над подобными пустяками?» Бесполезное не имеет права на уважение.
Воззрение на искусство, нами принимаемое, проистекает из воззрений, принимаемых новейшими немецкими эстетиками,
и возникает из них чрез диалектический процесс, направление которого определяется общими
идеями современной науки.
«Произведение искусства стремится к гармонии
идеи с образом» ни более, «
и менее, как произведение сапожного мастерства, ювелирного ремесла, каллиграфии, инженерного искусства, нравственной решимости.
Но мы уже заметили, что в этой фразе важно слово «образ», — оно говорит о том, что искусство выражает
идею не отвлеченными понятиями, а живым индивидуальным фактом; говоря: «искусство есть воспроизведение природы в жизни», мы говорим то же самое: в природе
и жизни нет ничего отвлеченно существующего; в «их все конкретно; воспроизведение должно по мере возможности сохранять сущность воспроизводимого; потому создание искусства должно стремиться к тому, чтобы в нем было как можно менее отвлеченного, чтобы в нем все было, по мере возможности, выражено конкретно, в живых картинах, в индивидуальных образах.
8) Возвышенное (
и момент его, трагическое) не есть видоизменение прекрасного;
идеи возвышенного
и прекрасного совершенно различны между собою; между ними нет ни внутренней связи, ни внутренней противоположности.