Неточные совпадения
Эти новые реакции нужны
и для духа, оставшегося верным своей вере, своей
идее.
Не вера, не
идея изменилась, но мир
и люди изменили этой вере
и этой
идее.
Значит ли это, что
идея России
и миссия России, как я ее мыслю в этой книге, оказалась ложью?
Идея России остается истинной
и после того, как народ изменил своей
идее, после того, как он низко пал.
Русская национальная мысль чувствует потребность
и долг разгадать загадку России, понять
идею России, определить ее задачу
и место в мире.
Идет это от старой
идеи Москвы как Третьего Рима, через славянофильство — к Достоевскому, Владимиру Соловьеву
и к современным неославянофилам.
К
идеям этого порядка прилипло много фальши
и лжи, но отразилось в них
и что-то подлинно народное, подлинно русское.
Русская интеллигенция, хотя
и зараженная поверхностными позитивистическими
идеями, была чисто русской в своей безгосударственности.
Россия — страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, никогда не переступающих пределов замкнутого
и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли,
и принимающих христианство совершенно внешне
и корыстно, страна духовенства, погруженного в материальный быт, страна обрядоверия, страна интеллигентщины, инертной
и консервативной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими
идеями.
Русская радикально-демократическая интеллигенция, как слой кристаллизованный, духовно консервативна
и чужда истинной свободе; она захвачена скорее
идеей механического равенства, чем свободы.
В этом есть аналогия с
идеей римской империи, которая также универсальна
и сверхнациональна, как
и древнееврейский мессианизм.
Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему
и по призванию своему сверхгосударственный
и сверхнациональный народ, по
идее своей не любящий «мира»
и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для того, чтобы жертва его
и отречение были вольными, были от силы, а не от бессилия.
Он презирает всякие «
идеи», всякий логос, всякую активность
и сопротивляемость духа в отношении к душевному
и жизненному процессу.
Славянофилы, действительно, преклонялись больше перед русской «
идеей», чем перед фактом
и силой.
Для такого сознания не существовало национальности
и расы, исторической судьбы
и исторического многообразия
и сложности, для него существовали лишь социологические классы или отвлеченные
идеи добра
и справедливости.
В сознании народов расслабляющая
идея блага
и благополучия должна быть побеждена укрепляющей
идеей ценности.
Идея святой Руси имела глубокие корни, но она заключала в себе
и нравственную опасность для русского человека, она нередко расслабляла его нравственную энергию, парализовала его человеческую волю
и мешала его восхождению.
Жизнь
идей признается у нас роскошью,
и в роскоши этой не видят существенного отношения к жизни.
Идея, смысл раскрывается в личности, а не в коллективе,
и народная мудрость раскрывается на вершинах духовной жизни личностей, выражающих дух народный.
Это — корень русского народничества, враждебного мысли
и идеям.
На этой почве рождается недоверие, равнодушие
и враждебное отношение к мысли, к
идеям.
Она верит в
идеи, которые господствовали на Западе более пятидесяти лет тому назад, она все еще серьезно способна исповедовать позитивистическое миросозерцание, старую теорию социальной среды
и т. п.
У нас даже сложилось убеждение, что общественным деятелям вовсе
и не нужны
идеи или нужен минимальный их запас, который всегда можно найти в складках традиционной, давно охлажденной, статически-окостеневшей мысли.
Все наше движение 1905 г. не было одухотворено живыми творческими
идеями, оно питалось
идеями тепло-прохладными, оно раздиралось горячими страстями
и интересами.
Но
идеи русской общественности, призванной перестроить русскую жизнь
и обновить власть, охладели
и выветрились раньше, чем наступил час для их осуществления в жизни.
Русские не могут удовлетвориться отрицательной
идеей отражения германского милитаризма
и одоления темной реакции внутри.
Постыдное равнодушие к
идеям, закрепощающее отсталость
и статическую окаменелость мысли, должно замениться новым идейным воодушевлением
и идейным подъемом.
В самый трудный
и ответственный час нашей истории мы находимся в состоянии идейной анархии
и распутицы, в нашем духе совершается гнилостный процесс, связанный с омертвением мысли консервативной
и революционной,
идей правых
и левых.
Вся жизнь наша должна быть ориентирована на конкретных
идеях нации
и личности, а не на абстрактных
идеях класса
и человечества.
Если недопустимо противоположение
идеи человечества
идее национальности, то недопустимо
и обратное противоположение.
Национализм в
идее не претендует на универсальность, единственность
и исключительность, хотя на практике легко может дойти до отрицания
и истребления других национальностей.
Но мессианизм никогда не отрицает
и биологически не истребляет другие национальности, он их спасает, подчиняет своей вселенской
идее.
И хотя невозможен в христианском человечестве исключительный национальный мессианизм, отрицающий саму
идею человечества, мессианизм ветхозаветный, но возможен преображенный новозаветный мессианизм, исходящий от явления Мессии всему человечеству
и всему миру.
Но мессианская
идея может оторваться от своей религиозно-христианской почвы
и переживаться народами, как исключительное духовно-культурное призвание.
Национализм может лишь утверждать
и развивать то природно-историческое народное бытие, в глубине которого может загореться мессианская
идея, как молния, сходящая с духовного неба.
Очистительная
и творческая национальная работа может лишь уготовлять вместилище для мессианской
идеи.
Но сама мессианская
идея идет из иного мира,
и стихия ее — стихия огня, а не земли.
И мессианская
идея, заложенная в сердце русского народа, была плодом страдальческой судьбы русского народа, его взысканий Града Грядущего.
И, наоборот, полное отрицание национализма может быть явлением глубоко русским, неведомым западному миру, вдохновленным вселенской
идеей о России, ее жертвенным мессианским призванием.
В самых причудливых
и разнообразных формах русская душа выражает свою заветную
идею о мировом избавлении от зла
и горя, о нарождении новой жизни для всего человечества.
Идеей этой, поистине мессианской
идеей, одинаково одержим Бакунин
и Н.Ф. Федоров, русский социалист
и Достоевский, русский сектант
и Вл. Соловьев.
Идея всемирной империи проходит через всю историю
и доходит до XX века, когда она теряет свой священный характер (Священная Римская империя)
и приобретает основу в значительной степени торгово-промышленную.
Экономизм нашего века наложил свою печать
и на
идею мировой империи.
Национальные движения XIX века глубоко противоположны универсальному духу средних веков, которыми владели
идеи всемирной теократии
и всемирной империи
и которые не знали национализма.
А готово ли наше русское общественное сознание быть носителем
и выразителем славянской
идеи?
Славянская
идея находится у нас в самом печальном положении, она — в тисках
и не может быть свободно выражена.
Я верю, что бессознательно славянская
идея живет в недрах души русского народа, она существует, как инстинкт, все еще темный
и не нашедший себе настоящего выражения.
Славянскую
идею можно искать только в славянофильстве, в западничестве нет
и следов этой
идеи.
Старые славянофильские идеалы были прежде всего идеалами частной, семейной, бытовой жизни русского человека, которому не давали выйти в ширь исторического существования, который не созрел еще для такого существования [Я не касаюсь здесь церковных
идей Хомякова, которые очень глубоки
и сохраняют свое непреходящее значение.].
Их не призывали к осуществлению своих
идей,
и их
идеи часто бывали лишь прекраснодушием русского человека.
Неточные совпадения
Мало-помалу, несмотря на протесты,
идея эта до того окрепла в голове ревнивого начальника, что он решился испытать своих подчиненных
и кликнул клич.
Но в том-то именно
и заключалась доброкачественность наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными в то время революционными
идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию
и только слегка позволили себе пособолезновать
и попенять на своего более чем странного градоначальника.
Как
и все добрые начальники, бригадир допускал эту последнюю
идею лишь с прискорбием; но мало-помалу он до того вник в нее, что не только смешал команду с хлебом, но даже начал желать первой пуще последнего.
Лишь в позднейшие времена (почти на наших глазах) мысль о сочетании
идеи прямолинейности с
идеей всеобщего осчастливления была возведена в довольно сложную
и не изъятую идеологических ухищрений административную теорию, но нивеляторы старого закала, подобные Угрюм-Бурчееву, действовали в простоте души единственно по инстинктивному отвращению от кривой линии
и всяких зигзагов
и извилин.
Как всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей
и чувств, которых он не мог передать окружающим,
и теперь он изливал в Степана Аркадьича
и поэтическую радость весны,
и неудачи
и планы хозяйства,
и мысли
и замечания о книгах, которые он читал,
и в особенности
идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.