Любопытно было бы заглянуть в эту рассуждающую головку и подсмотреть, как смешивались там совершенно детские
идеи и представления с серьезно выжитыми впечатлениями и наблюдениями жизни (потому что Катя уже жила), а вместе с тем и с идеями, еще ей не знакомыми, не выжитыми ею, но поразившими ее отвлеченно, книжно, которых уже должно было быть очень много и которые она, вероятно, принимала за выжитые ею самою.
Неточные совпадения
— Не изменились; все роман пишу; да тяжело, не дается. Вдохновение выдохлось. Сплеча-то
и можно бы написать, пожалуй,
и занимательно бы вышло; да хорошую
идею жаль портить. Эта из любимых. А к сроку непременно надо в журнал. Я даже думаю бросить роман
и придумать повесть поскорее, так, что-нибудь легонькое
и грациозное
и отнюдь без мрачного направления… Это уж отнюдь… Все должны веселиться
и радоваться!..
Идеи его странны, неустойчивы, иногда нелепы; но желания, влечения, но сердце — лучше, а это фундамент для всего;
и все это лучшее в нем — бесспорно от вас.
И знаешь, кто нам поможет, — вскричал он вдруг с восторгом от своей
идеи, — Катя нам поможет!
Восторгу Алеши не было пределов. Он тотчас же пустился в предположения, как познакомиться. По его выходило очень легко: Катя выдумает. Он развивал свою
идею с жаром, горячо. Сегодня же обещался
и ответ принести, через два же часа,
и вечер просидеть у Наташи.
— А ведь идея-то была бы недурна, — сказал он. — Нет, Ваня, это не то. То есть, почему не расспросить при случае; но это не то. Слушай, старинный приятель, я хоть теперь
и довольно пьян, по обыкновению, но знай, что с злым умысломФилипп тебя никогда не обманет, с злым то естьумыслом.
«Дипломат» — не знаю его фамилии
и называю его дипломатом, чтобы как-нибудь назвать, — говорил спокойно
и величаво, развивая какую-то
идею.
Он развивал свою
идею тонко
и умно, но
идея была отвратительная.
Знаете ли, что когда-то я из каприза даже был метафизиком
и филантропом
и вращался чуть ли не в таких же
идеях, как вы?
Я ведь все ваши новые
идеи знаю, хотя
и никогда не страдал от них, да
и не от чего.
— Какая
идея! — говорил доктор
и уж невольно хмурился. Нелли плутовски улыбалась
и даже раз, забывшись, с улыбкою взглянула
и на меня. — А впрочем… я вам сошью платье, если вы его заслужите своим поведением, — продолжал доктор.
Это, кажется, была постоянная
и давнишняя ее
идея. Я молча улыбнулся ей. Увидя мою улыбку, она улыбнулась сама, с шаловливым видом погрозила мне своим худеньким пальчиком
и тотчас же начала меня целовать.
Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может, по-моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь, — смотря, впрочем, по
идее и по размерам ее, — это заметьте.
Как нарочно, я был в ту секунду в преглупом состоянии духа: я замыслил большую
идею и, плюнув, быстро встал и отошел, не захотев даже спорить и подарив ему красненькую.
Стоят на ногах они неуклюже, опустившись корпусом на коленки, и большею частью смотрят сонно, вяло: видно, что их ничто не волнует, что нет в этой массе людей постоянной
идеи и цели, какая должна быть в мыслящей толпе, что они едят, спят и больше ничего не делают, что привыкли к этой жизни и любят ее.
Неточные совпадения
Мало-помалу, несмотря на протесты,
идея эта до того окрепла в голове ревнивого начальника, что он решился испытать своих подчиненных
и кликнул клич.
Но в том-то именно
и заключалась доброкачественность наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными в то время революционными
идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию
и только слегка позволили себе пособолезновать
и попенять на своего более чем странного градоначальника.
Как
и все добрые начальники, бригадир допускал эту последнюю
идею лишь с прискорбием; но мало-помалу он до того вник в нее, что не только смешал команду с хлебом, но даже начал желать первой пуще последнего.
Лишь в позднейшие времена (почти на наших глазах) мысль о сочетании
идеи прямолинейности с
идеей всеобщего осчастливления была возведена в довольно сложную
и не изъятую идеологических ухищрений административную теорию, но нивеляторы старого закала, подобные Угрюм-Бурчееву, действовали в простоте души единственно по инстинктивному отвращению от кривой линии
и всяких зигзагов
и извилин.
Как всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей
и чувств, которых он не мог передать окружающим,
и теперь он изливал в Степана Аркадьича
и поэтическую радость весны,
и неудачи
и планы хозяйства,
и мысли
и замечания о книгах, которые он читал,
и в особенности
идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.