Собрания эти были замечательны, как первая встреча представителей
русской культуры и литературы, заболевшей религиозным беспокойством, с представителями традиционно-православной церковной иерархии.
Она низвергла в бездну всю старую
русскую культуру, которая, в сущности, всегда была против русской исторической власти.
Неточные совпадения
Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом
русский коммунизм, кризис мировой
культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено.
Мережковский был
русским писателем, стоявшим вполне на высоте европейской
культуры.
И осуществилось лишь обратное подобие этой «соборности» в
русском коммунизме, который уничтожил всякую свободу творчества и создал
культуру социального заказа, подчинив всю жизнь организованному извне механическому коллективу.
Вполне
русский по крови, происходящий из самого коренного нашего духовного сословия, постоянно строивший
русские идеологии, временами близкие к славянофильству и националистические, он был человеком западной
культуры.
Деятели
русской духовной
культуры в значительной своей части принуждены были переселиться за рубеж.
Я потом начал сознавать, что ответственность за духоборческий, враждебный духовной
культуре характер
русской революции лежит на деятелях
русского ренессанса начала XX века.
Но все еще оставались люди, связанные с
русской духовной
культурой.
У меня зародилась мысль о необходимости собрать оставшихся деятелей духовной
культуры и создать центр, в котором продолжалась бы жизнь
русской духовной
культуры.
Французы, замкнутые в своей
культуре, сказали бы, что они находятся в стадии высокой
культуры (цивилизации),
русские же еще не вышли из стадии «природы», то есть варварства.
Большая же часть
русских с трудом проникает во французскую
культуру.
Все западные католики и протестанты уважали мысль и
культуру, им не был свойствен обскурантизм, столь свойственный многим
русским православным.
Не раз случалось и так, что «знатные иностранцы», пораженные настойчивостью, с которою старики усиливались прорваться в ряды «милых негодяев», взглядывали на них с недоумением, как бы вопрошая: откуда эти выходцы? — на что прочие бесшабашные советники, разумеется, поспешали объяснить, что это загнившие продукты дореформенной
русской культуры, не имеющие никакого понятия об «увенчании здания» 20.
И за всем тем никогда никто в целом мире так не тосковал, как тоскуем мы, представители
русской культуры. Мы чувствуем, что жизнь уходит от нас, и хотя цепляемся за нее при пособии «содействия», но все-таки не можем не сознавать, что это совсем не та жизнь, которой бы мы, по культурности своей, заслуживали. Хотя предки наши назывались только чистопсовыми, но они многого не понимали из тех подлостей, которые нам, как свои пять пальцев, известны.
Солнечное явление Пушкина, радость и обетование
русской культуры, ее духовный центр в первую половину XIX века мы ощущаем уже как принадлежащее к иной исторической, а быть может, и космической эпохе, он относится даже не к отцам, но к дедам нашим.
Неточные совпадения
— «
Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного,
культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Эти мещанские плоды европейской
культуры вызывали негодование Герцена, отвращение К. Леонтьева, и для всякой характерно
русской души не сладостны эти плоды.
Славянская идея и славянское единение невозможны, если
русский и православный тип славянства признается полной и исключительной истиной, не нуждающейся ни в каком дополнении и ни в каком существовании других типов славянской
культуры.
Западный человек творит ценности, созидает цвет
культуры, у него есть самодовлеющая любовь к ценностям;
русский человек ищет спасения, творчество ценностей для него всегда немного подозрительно.
Некоторые славянофильствующие и в наши горестные дни думают, что если мы,
русские, станем активными в отношении к государству и
культуре, овладевающими и упорядочивающими, если начнем из глубины своего духа создавать новую, свободную общественность и необходимые нам материальные орудия, если вступим на путь технического развития, то во всем будем подобными немцам и потеряем нашу самобытность.