Хорошо говорит Лотце: «Из всех заблуждений человеческого духа самым чудным казалось мне всегда то, как дошел он до сомнения в своем собственном существе, которое он один непосредственно переживает, или как попал он на мысль возвратить себе это существо в виде подарка со стороны
той внешней природы, которую мы знаем только из вторых рук, именно посредством нами же отринутого духа» [См. Лотце. Микрокосм.
Неточные совпадения
Для Гегеля «различные категории не суть собрания отдельных изолированных идей, которые мы находим в наших умах и которые мы прилагаем к вещам одну за другой, подобно
тому как мы стали бы перебирать связку ключей, пробуя их один за другим на многих замках; он пытается доказать, что категории не суть
внешние орудия, которыми пользуется разум, но элементы целого или стадии сложного процесса, который в своем единстве есть самый разум» (там же, с. 182).
Если человек будет сознавать себя одной из
внешних, объективированных вещей мира,
то он не может быть активным познающим субъектом, для него невозможна философия.
Философия и есть внутреннее познание мира через человека, в
то время как наука есть
внешнее познание мира вне человека.
И магическое действие белых ночей, и необычную красоту их можно объяснить
тем, что в белые ночи не видно
внешнего источника света (солнца, луны, лампы, свечи), что все предметы светятся как бы изнутри, из себя.
Тот процесс, который порождается
внешним соотношением мировых субстанций и их перераспределением, есть эволюция.
Не понимают тайны свободы и
те, которые видят в ней лишь особую форму духовной детерминированности, детерминированности не
внешней, а внутренней, т. е. считают свободным все, что порождается причинами, лежащими внутри человеческого духа.
Ныне мир переходит к высшей духовной жизни, и осознает человек окончательно, что церковь не может иметь физической плоти, а может иметь лишь плоть духовную [
Та концепция церкви, которая была у Хомякова, церкви как органической соборной жизни в свободе и любви, не имеющей никаких
внешних признаков и критериев, в сущности, должна отрицать физическую плоть церкви, историческую материю православия.
Но она слишком была проста и невинна, чтоб уметь прекратить этот разговор, и даже для того, чтобы скрыть
то внешнее удовольствие, которое доставляло ей очевидное внимание этого молодого человека.
И в его представлении происходило то обычное явление, что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив
теми внешними переменами, которые произошли за время отсутствия, понемногу делается совершенно таким же, каким оно было за много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
Подпоручик принялся перебирать одну за другой карточки простой фотографии и цветной, на которых во всевозможных видах изображалась в самых скотских образах, в самых неправдоподобных положениях
та внешняя сторона любви, которая иногда делает человека неизмеримо ниже и подлее павиана. Горизонт заглядывал ему через плечо, подталкивал локтем и шептал:
Опять вопрос, на который, я надеюсь, вы ответите: «Конечно, не в букве, а в смысле, и даже не в
том внешнем смысле, который водит неопытною рукою какого-нибудь невежественного купца, а в том интимном смысле, который соприсутствует его мысли, его, так сказать, намерению!» Утверждать противное — значит допускать в судебную практику прецедент в высшей степени странный, отчасти даже скабрёзный.
Неточные совпадения
По мере удаления от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в
то же время представляют защиту от
внешних врагов.
Как и всякое выражение истинно плодотворной деятельности, управление его не было ни громко, ни блестяще, не отличалось ни
внешними завоеваниями, ни внутренними потрясениями, но оно отвечало потребности минуты и вполне достигало
тех скромных целей, которые предположило себе.
Воспоминание о
том, как он принял, возвращаясь со скачек, ее признание в неверности (
то в особенности, что он требовал от нее только
внешнего приличия, а не вызвал на дуэль), как раскаяние, мучало его.
«Боже мой, что я сделал! Господи Боже мой! Помоги мне, научи меня», говорил Левин, молясь и вместе с
тем чувствуя потребность сильного движения, разбегаясь и выписывая
внешние и внутренние круги.
Несмотря на
то, что вся внутренняя жизнь Вронского была наполнена его страстью,
внешняя жизнь его неизменно и неудержимо катилась по прежним, привычным рельсам светских и полковых связей и интересов.