Неточные совпадения
В жизненном источнике этой книги и этой религиозной
философии заложено совершенно исключительное, царственное чувствование
человека, религиозное осознание Антропоса как божественного Лика.
В науке есть горькая нужда
человека; в
философии — роскошь, избыток духовных сил.
Но признание общеобязательной
философии как творческого искусства предполагает более высокую ступень общения между
людьми и большее напряжение духа, чем признание общеобязательной
философии научной.
Общеобязательность
философии предполагает уже высшую форму общения, так как в философском творчестве есть героическое преодоление мировой необходимости, меньшему количеству
людей доступное.
Лучшие
люди начинают сознавать, что наступает конец старой, пассивной
философии необходимости, в какой бы форме она ни являлась — в метафизической, критической или позитивистической [Гениальное и дерзновенное сознание того, что
философия должна быть органом творческой активности
человека, есть у неведомого русского мыслителя Н. Ф. Федорова.
Философия не в силах уйти от того первоначального сознания, что философствует
человек и что философствуют для
человека.
Человек предшествует
философии,
человек — предпосылка всякого философского познания.
Этого философы нередко стесняются и стыдятся — они хотели бы
человека вывести из
философии, а не
философию из
человека.
Философам как бы неловко, что
человек, который для
философии есть еще проблема, так очевидно предшествует
философии и командует ею.
Критическая
философия подвергает сомнению само бытие, для нее все есть лишь проблема, а
человек стоит за самой критической
философией,
человек сомневается,
человек ставит проблемы.
И критическая
философия делает поучительный опыт очиститься и освободиться от
человека.
Хотят создать
философию, в которой философствовать будет сама
философия, а не
человек.
Гегель по-иному, но тоже думал, что
философия реальнее и абсолютнее
человека.
Эта человекоубийственная
философия есть проявление титанической гордости философа, не
человека, а философа, и даже не философа, а самой
философии, самого философского познания [
Философия Гегеля — предельная и величавая попытка, попытка титана поставить
философию выше
человека и выше бытия.
Человек восстает против
философии и требует признания за собой большей реальности, большей бытийственности, чем за
философией.
Вне-антропологическая и под-антропологическая
философия не может быть названа творческой
философией — в ней нет творца, нет творческого преодоления творящим
человеком мировой необходимости, в ней
человек приведен в состояние абсолютного послушания категориям философского познания, стремящегося упразднить
человека и себя поставить на его место.
Тогда
философия будет понята как творческая познавательная мощь
человека, властвующая над миром.
Философия — власть
человека через творчество; наука — власть через послушание.
Философия и есть самопознание
человеком его царственной и творческой роли в космосе [Русская
философия, основы которой были положены в славянофильстве, не может быть еще названа творчески-активной, антропологической
философией.
Философия не есть, подобно религии, откровение Бога — она есть откровение
человека, но
человека, причастного к Логосу, к Абсолютному
Человеку, к всечеловеку, а не замкнутого индивидуального существа.
Философия есть откровение премудрости в самом
человеке, через его творческое усилие.
Но не может быть
философия оторвана и отвлечена от глубочайших источников бытия, от жизненно-религиозных соков, которые находит философствующий
человек в своем микрокосме.
Истина
философии открывается
человеком.
Тайна о
человеке — исходная проблема
философии творчества.
Но поистине
философия, которая силится отрицать исключительное значение
человека в мире и отвергнуть
человека как исключительный источник познания тайны и смысла мира, страдает внутренним противоречием и истребляющим ее пороком.
Философствующий
человек не может не утверждать исключительного значения
человека для всякой
философии, не может не исходить из этого исключительного самосознания.
Если
человек будет сознавать себя одной из внешних, объективированных вещей мира, то он не может быть активным познающим субъектом, для него невозможна
философия.
Само сознание
человека как центра мира, в себе таящего разгадку мира и возвышающегося над всеми вещами мира, есть предпосылка всякой
философии, без которой нельзя дерзать философствовать.
Философия и есть внутреннее познание мира через
человека, в то время как наука есть внешнее познание мира вне
человека.
Но и
философия высшего самосознания
человека возможна лишь тогда, если она сознательно «ориентирована» на факте религиозного откровения о
человеке.
Антропологическая
философия имеет дело не с фактом
человека как объекта научного познания (биологического, психологического или социологического), а с фактом
человека как субъекта высшего самосознания, с фактом внеприродным и внемирным.
Поэтому
философия эта опознает природу
человека как образа и подобия абсолютного бытия, как микрокосма, как верховного центра бытия и проливает свет на таинственную двойственность природы
человека.
Официальная рациональная
философия,
философия, признанная общеобязательной, никогда не раскрывала подлинной антропологии — учения о
человеке как микрокосме.
Эта
философия была в большей или меньшей степени подавлена зависимым положением
человека в природном мире.
Самое большее, что можно извлечь из официально признанной
философии, — это боязливо-скромное учение о
человеке Германа Лотце в его «Микрокосме».
В
философии, которая по существу своей задачи предполагает исключительность
человека, можно найти лишь осколки учения о
человеке [Один из лучших опытов философской антропологии принадлежит Несмелову, оригинальному явлению в нашей духовно-академической мысли.
Робко и боязливо пробивается высшее самосознание
человека в
философии и совсем замирает в
философии научной.
Только в мистической и оккультной
философии, которой философы официальные и общеобязательные все еще не хотят знать, раскрывалось истинное учение о
человеке как микрокосме, посвящался
человек в тайну о самом себе.
Та
философия, которая видит в
человеке лишь частное явление природного мира, всего менее видит в
человеке космос, малую вселенную.
И та лишь
философия в силах прозреть космос в
человеке, которая видит, что
человек превышает все явления природного мира и являет собой верховный центр бытия.
Не от
человека или через
человека, а у самой Природы учился я своей
философии, астрологии и богословию» [См. Jakob Böhmes sämmtliche Werke.
В мистических учениях кроется истина о связях
человека с иными планами бытия, иными планетными системами (не в природно-астрономическом, а в сверхприродно-астрологическом смысле слова), истина, сокрытая для официальной науки и официальной
философии [«Die Geheimwissenschaft» Штейнера связывает антропологию с астрологией.
Очищенный, просветленный творческий экстаз осуществляет назначение
человека [Есть в России гениальный и дерзновенный мыслитель Н. Ф. Федоров, автор «
Философии общего дела».
Самосознание
человека как творца не есть результат какого-нибудь учения о
человеке, оно предшествует всякой науке и всякой
философии, оно до, а не после всякой гносеологии.
Эта замечательная в своем роде
философия послушно отражает греховное бессилие человеческого творчества и греховный разрыв субъекта и объекта,
человека и мира.
Самосознание
человека в критической
философии есть акт послушания и покорности мировой необходимости, разорванному и принуждающему состоянию мира.
Философия риккертовской школы в конце концов безвольна, несмотря на ее волюнтаристическую окраску, в ней нет воли к иному состоянию бытия, к иной мощи
человека, она послушна данному состоянию как роковому и непреодолимому.
И легко может быть построена
философия культуры, не допускающая того, что в творческом акте субъект выходит в объект,
человек динамически обнаруживается в космосе.
Эта
философия творимых ценностей принуждена отрицать творческую природу
человека.
Об этом можно прочесть у Шопенгауэра, у Дарвина [Многое в дарвиновском «Происхождении
человека и половом подборе» может быть принято даже при отрицании позитивно-эволюционной
философии.].
Неточные совпадения
— Как мир, — согласился Безбедов, усмехаясь. — Как цивилизация, — добавил он, подмигнув фарфоровым глазом. — Ведь цивилизация и родит анархистов. Вожди цивилизации — или как их там? — смотрят на
людей, как на стадо баранов, а я — баран для себя и не хочу быть зарезанным для цивилизации, зажаренным под соусом какой-нибудь
философии.
— Это, очевидно, местный покровитель искусств и наук. Там какой-то рыжий
человек читал нечто вроде лекции «Об инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем инстинкте», но это именно инстинкт познания. Я — невежда в
философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же сила, как любовь и голод. Я никогда не слышала этого… в такой форме.
— «
Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту
философию истории как истину обязательную и для них, я, говорит, считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый закон подлинной истории — эксплоатация сил природы и сил
человека, и чем беспощаднее насилие — тем выше культура». Каково, а? А там — закоренелые либералы были…
— Камень — дурак. И дерево — дурак. И всякое произрастание — ни к чему, если нет
человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома, дороги, мосты и всякие вещи, машины и забавы, вроде шашек или карт и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом был, сютаевцем, а потом стал проникать в настоящую
философию о жизни и — проник насквозь, при помощи неизвестного
человека.
Эта
философия казалась Климу очень туманной, косноязычной, неприятной. Но и в ней было что-то, совпадающее с его настроением. Он слушал Кумова молча, лишь изредка ставя краткие вопросы, и еще более раздражался, убеждаясь, что слова этого развинченного
человека чем-то совпадают с его мыслями. Это было почти унизительно.