Неточные совпадения
И истинный путь
есть путь духовного освобождения от «мира», освобождения духа
человеческого из плена у необходимости.
Плененность духа
человеческого «миром»
есть вина его, грех его, падение его.
Вновь признана должна
быть самоценность мысли (в Логосе) как светоносной
человеческой активности, как творческого акта в бытии.
Поэтому,
будучи монистом и имманентистом в последней глубине мистического опыта, веря в божественность мира, во внутреннюю божественность мирового процесса, в небесность всего земного, в божественность лика
человеческого, я в пути утверждаю расщепление, дуализм свободы и необходимости, Бога, божественной жизни и «мира», мировой данности, добра и зла, трансцендентного и имманентного.
Наука
есть специфическая реакция
человеческого духа на мир, и из анализа природы науки и научного отношения к миру должно стать ясно, что навязывание научности другим отношениям человека к миру
есть рабская зависимость духа.
Наука никогда не
была и не может
быть освобождением
человеческого духа.
Философия всегда стремилась
быть освобождением
человеческого духа от рабства у необходимости.
Философия хранит познание истины как мужскую солнечную активность в отношении к познаваемому [Р. Штейнер в одной из первых своих работ, «Истина и наука», написанной без всякой теософической терминологии, удачно выражает творческую природу познания истины: «Истина не представляет, как это обыкновенно принимают, идеального отражения чего-то реального, но
есть свободное порождение
человеческого духа, порождение, которого вообще не существовало бы нигде, если бы мы его сами не производили.
В философии
есть победа
человеческого духа через активное противление, через творческое преодоление; в науке — победа через приспособление, через приведение себя в соответствие с данным, навязанным по необходимости.
При самом пристрастном желании трудно
было бы открыть в истории духа
человеческого рост научности философского познания.
История философии
есть в конце концов история самосознания
человеческого духа, целостной реакции духа на совокупность бытия.
История философского самосознания и
есть арена борьбы двух устремлений
человеческого духа — к свободе и к необходимости, к творчеству и к приспособлению, к искусству выходить за пределы данного мира и к науке согласовать себя с данным миром.
Научная общеобязательность, как и юридическая,
есть взаимное обязывание врагов к принятию минимальной истины, поддерживающей единство рода
человеческого.
Но ведь доказательство
есть лишь одно из выражений власти необходимости над свободой
человеческого духа.
Философ не может служить благу людей, не может
быть на службе у людей и у частных целей
человеческих.
Философия новых времен
была слишком поглощена проблемой науки, поразившей
человеческое воображение.
Паскаль, у которого
было гениальное чувство антиномичности религиозной жизни, понимал, что все христианство связано с этой двойственностью
человеческой природы.
Но познание себя частью природного мира
есть вторичный фактор
человеческого сознания — первично дан себе человек и переживает себя человек как факт внеприродный, внемирный.
Уж слишком хорошо понимает Фейербах, что «Христос
есть прообраз, сущее понятие человечества, совокупность всех нравственных и божественных совершенств, исключающее все отрицательное и несовершенное, чистый, небесный, безгрешный человек, человек рода, Адам Кадмен (Адам Кадмон) [Адам первоначальный, человек первоначальный — в мистической традиции иудаизма абсолютное, духовное явление
человеческой сущности до начала времен как первообраз для духовного мира, а также для человека (как эмпирической реальности).
Но сущее (ens) — разумею
человеческое сущее (ens), — в которое диавол посеял свое семя, его должен он воспринять и в нем стереть главу диавола и змеи, в нем разбить оковы смерти, которая держит в заточении небесное сущее (ens), и зацвести, как провозвещает это сухой жезл Ааронов, зацветший миндальным цветом» [См. там же, т. V, с. 287.]. «Адам тоже
был природным сыном Бога, созданным Им из его естества, но он утратил сыновство и утратил наследие,
был изгнан и с ним вместе все его сыны» [См. там же, т. V, с. 315.]. «Ибо Христос умер для
человеческой самости в гневе Отца и с волей самости
был погребен в вечную смерть, но воскрес в воле Отца своего и живет и царствует в вечности в воле Отца своего» [См. там же, т. V, с. 316.].
Он сам — как мир
человеческий —
есть опосредующая воля, причина действующая, расположенная между этими двумя природами, чтобы служить им связью, средством соединения и воссоединить два действия, два движения, которые иначе
были бы несовместимы» (фр.).]] скрыто исключительное антропологическое сознание, которое трудно найти в официальных церковных учениях и в официальных философских учениях [Замечательно учил Парацельс о творческой роли человека в мире.
Поэтому в мире
есть динамически-творческая бого-человеческая иерархия и нетворческая, статическая ангело-звериная иерархия.
Возобладание в Церкви статики над динамикой, омертвение в ней творческого духа и
есть результат возобладания в ее духовном строе иерархии ангело-звериной над иерархией бого-человеческой.
Клерикализм и
есть господство ангельского начала в мире вместо начала
человеческого.
Священство — ангельской, а не
человеческой природы и потому не может
быть творчески-активным в мире; священство — лишь медиум божественного.
В святоотеческом христианстве
был монофизитский уклон, робость в раскрытии
человеческой природы Христа, а потому и божественной природы человека, подавленность грехом и жаждой искупления греха.
Но для св. Исаака Сирианина мир
есть лишь страсти и человек делается сильным и получает ведение не через раскрытие своей
человеческой природы, а через ее окончательное умолкание и освобождение места для Бога.
Человек обожествляется, но лишь путем умолкания всего
человеческого, исчезновения человека и появления на его место Божества [И. В. Попов говорит о св. Макарии Египетском: «Перестать
быть человеком и теперь же стать Богом, хотя бы и на краткие моменты божественного наития, — вот что
было целью всех стремлений и помышлений его души».
В самой
человеческой природе
есть богоподобие, в самом
человеческом голосе этой природы.
Человек должен
был быть отпущен на свободу в природный мир, и
человеческая жизнь должна
была быть секуляризирована.
В позитивизме исчезает та правда гуманизма Возрождения, которая связана
была с возрождением античности как
человеческой ценности.
Человек не может
быть только отцом, отцом своих детей, будущих
человеческих поколений, он должен
быть и сыном, должен иметь происхождение, должен иметь корни своей природы, уходящие в абсолютное бытие и в вечность.
Но благоустройство и благоденствие человека на земле, отворачивающееся от неискоренимого трагизма
человеческой жизни,
есть отрицание человека как существа, принадлежащего к двум мирам, как сопричастника не только природного царства необходимости, но и сверхприродного царства свободы.
Кризис гуманизма в последнем пределе своем должен
был привести к идее сверхчеловека, к преодолению человека и
человеческого.
Антропологический религиозный переворот в мире
есть поворот в космосе от природной необходимости к
человеческой свободе.
В Христе
была не только божественная, но и
человеческая воля.
И в каждом человеке должна
быть воля не только божественная, но и
человеческая.].
Человеческая природа, подобная Творцу, не могла
быть сотворена Творцом лишь для того, чтобы, согрешив, искупить свой грех и в дело искупления вложить все свои силы на протяжении всего мирового процесса.
Христос не
был Богочеловеком, если
человеческая природа пассивна, не свободна и ничего из себя не раскрывает.
Ибо, поистине, Богочеловек
есть откровение не только божественного, но и
человеческого величия и предполагает веру не только в Бога, но и в человека.
Экономический материализм
есть выражение подавленности
человеческого духа [С. Булгаков в своей «Философии хозяйства» своеобразно соединяет дух православия с духом экономического материализма.
Так новый мир идет к творчеству, но творчества в нем не
было еще и не могло
быть до космически-антропологического поворота, до великой религиозной революции в
человеческом самосознании.
В религиозные эпохи закона и искупления нравственная сторона
человеческой природы должна
была преобладать над стороной эстетической и познавательной.
Нравственная сторона
человеческой природы менее творческая, в ней сильнее моменты послушания, и ее преобладание
было выражением подавленности
человеческой природы грехом.
И не верится при таком сознании в какую бы то ни
было человеческую активность и какое бы то ни
было совершенство на земле [В этом отношении очень характерна жизнь оптинского старца Амвросия.
Такое пассивное религиозное сознание
есть потворство
человеческой слабости и трусости.
Человеческая природа — творческая, потому что она
есть образ и подобие Бога-Творца.
Религиозное сознание
было заполнено тайной искупления
человеческой природы, но тайна самой искупаемой
человеческой природы
была закрыта.
В рождении и воспитании родители отдают свою жизнь детям, а в деле воскрешения начинается возвращение жизни родителям, в чем и выражается совершеннолетие» («Философия общего дела», с. 27). «XIX век
есть прямой вывод, настоящий сын предшествующих ему веков, прямое последствие разделения небесного от земного, т. е. полное искажение христианства, завет которого заключается именно в соединении небесного с земным, божественного с
человеческим; всеобщее же воскрешение, воскрешение имманентное (курсив мой).].
Христианская мистерия искупления на известной ступени развития человечества объективируется, представляется внеположной, трансцендентной человеку и его внутреннему духовному пути [Всем сердцем, всею мыслью, всеми действиями, т. е. всеми силами и способностями всех сынов
человеческих совершаемое, и
есть исполнение этого завета Христа — Сына Божия и вместе Сына
Человеческого» (с. 32).