Неточные совпадения
«Русское» и есть праведное, доброе, истинное,
божественное.
Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной,
божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни.
Это не есть еще насыщение
Божественной пищей, это все еще натуралистическое насыщение.
Русская мистика, русский мессианизм связаны со вторым образом России, с ее духовным голодом и жаждой
божественной правды на земле, как и на небе.
Добыть себе относительную общественную свободу русским трудно не потому только, что в русской природе есть пассивность и подавленность, но и потому, что русский дух жаждет абсолютной
Божественной свободы.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения,
божественное язычество, утверждение жизни и бытия?
Россия есть самостоятельная ценность в мире, не растворимая в других ценностях, и эту ценность России нужно донести до
божественной жизни.
Божественное начало не раскрывается изнутри, в самой русской воле, русском жизненном порыве.
В глубине России, в душе русского народа должны раскрыться имманентная религиозность и имманентная мораль, для которой высшее
божественное начало делается внутренне преображающим и творческим началом.
Совершенное единство (общенациональное, общечеловеческое, космическое или
божественное) есть высшая и наиболее полная форма бытия всей множественности индивидуальных существований в мире.
Но мессианское призвание лежит уже вне линии природного процесса развития, это — блеск молнии с неба,
божественный огонь, в котором сгорает всякое земное устроение.
Германец охотно признает, что в основе бытия лежит не разум, а бессознательное,
Божественное безумие (пессимизм, Гартман, Древс).
Германская религия есть чистейшее монофизитство, признание лишь одной и единой природы —
божественной, а не двух природ —
божественной и человеческой, как в христианской религии.
И человечество, не просветившее в себе
божественным светом этой темной древней стихии, неизбежно проходит через крестный ужас и смерть войны.
В войне соприкасаются предельные крайности и дьявольская тьма переплетается с
божественным светом.
Убийство, насилие, война есть знак жизни относительной, исторически-телесной, не
божественной.
В историческом теле, в материальной ограниченности невозможна абсолютная
божественная жизнь.
Я верю, что древняя Эллада останется навеки жить в
божественном миропорядке, но эмпирически она перестала существовать.
Творческая задача не есть исполнение закона, не есть дело
божественного фатума.
Такова уж неотвратимая диалектика: позитивно-гуманитарное отвержение
божественных ценностей ведет в конце концов к отвержению человека, ценности его души, превосходящей эту видимую эмпирическую жизнь.
Слово само по себе божественно, и
божественный смысл слов может быть выявлен лишь в атмосфере свободы, реализм слов в борьбе побеждает номинализм слов.
Утерянная органическая целостность и спаянность в периоде разорванности и расслоенности обманно представляется утерянным раем, почти
божественным состоянием.
Но эта первоначальная органическая целостность была не
божественным и райским состоянием, а природным и скованным состоянием.
Это освящение плотской жизни и ощущение ее
божественной органичности не вполне покинуло человека и в наше время.
В конце концов на большей глубине открывается, что Истина, целостная истина есть Бог, что истина не есть соотношение или тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной реальности, объективного бытия, а есть вхождение в
божественную жизнь, находящуюся по ту сторону субъекта и объекта.
Божественный Логос торжествует над бессмысленностью объективного мира.
И лучи этой целостной,
божественной, логосной Истины падают и на научное, частичное познание, обращенное к данной, объективной мировой деятельности.
Якобы героизм и бесстрашие отказа от всякой веры в высший, духовный,
божественный мир, от всяких утешений есть тоже один из мифов нашего времени, одно из самоутешений.
Истина, единая цельная Истина есть Бог, и познание Истины есть вхождение в
божественную жизнь.
Познание истины не может быть только человеческим познанием, но не может быть и только
божественным познанием, как, например, в монистическом идеализме Гегеля, оно может быть только богочеловеческим познанием.
Познание истины есть творческая активность человека, который несет в себе образ и подобие Божие, т. е. заключает в себе и
божественный элемент.
Этот
божественный элемент есть Божье Другое.
Недовольство человека конечным, устремленность к бесконечному есть обнаружение
божественного в человеке, человеческое свидетельство о существовании Бога, а не только мира.
Человек рождается в Боге, и этим обогащается
божественная жизнь.
Допущение существования двух природ —
божественной и человеческой, которые могут быть соединены, но не тождественны и не слиянны, есть истина, непонятная объективирующему разуму, сверхразумная, ибо разум сам по себе склонен или к монизму, или к дуализму.
Тайна христианства, рационализированно раскрывающаяся в теологических системах, связана с этим парадоксальным и драматическим отношением
божественного и человеческого.
И то, что выше человека, т. е.
божественное, не есть сила внешняя, над ним стоящая и им господствующая, а то, что в нем самом делает его вполне человеком, есть его высшая свобода.
Человек с зари своего существования предполагал существование
божественного, хотя бы в самой грубой форме.
То, что теологи называют благодатью, сопоставляя ее с человеческой свободой, есть действие в человеке
божественной свободы.
Благодать не есть действующая извне сила, благодать есть обнаружение
божественного в человеке.
Но действует и просветленная свобода, действует и сила
божественная.
Человек есть также личность, т. е. духовное существо, несущее в себе образ
божественного.
Это противопоставление означало объективизацию благодати и понимания ее, как действующую извне
божественную необходимость.
Жизнь в
божественной необходимости была бы бестрагична.
Тогда речь идет о появлении новой породы, новой расы,
божественной, демонической или звериной, но не о новом человеке.
В человеке есть
божественная основа, Urund, о которой так хорошо говорил Туалер.
Гёррес, написавший в первой половине XIX века многотомное сочинение о мистике, предлагает различать мистику
божественную, мистику натуральную и мистику дьявольскую.
Но для мистики благодать есть обнаружение из глубины, из первооснов
божественного начала в человеке.
В прошлом можно установить три типа мистики: мистика индивидуального пути души к Богу, это наиболее церковная форма; мистика гностическая, которую не следует отождествлять с гностиками-еретиками первых веков, эта мистика обращена не к индивидуальной только душе, но также к жизни космической и
божественной; мистика пророческая и мессианская — это мистика сверхисторическая и эсхатологическая, предела конца.