Неточные совпадения
С согласья матерей,
В селе Крутые Заводи
Божественному пению
Стал девок обучать...
Его поразила сначала мысль о том, что постижение
божественных истин не дано человеку, но дано совокупности людей, соединенных любовью, — Церкви.
Однако, странное дело, несмотря на то, что она так готовилась не подчиниться взгляду отца, не дать ему доступа в свою святыню, она почувствовала, что тот
божественный образ госпожи Шталь, который она месяц целый носила в душе, безвозвратно исчез, как фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда поймёшь, как лежит это платье.
— То есть знаю по репутации и по виду. Знаю, что он умный, ученый,
божественный что-то…. Но ты знаешь, это не в моей… not in my line, [не в моей компетенции,] — сказал Вронский.
— Я? я переменился?.. О, никогда! Вы знаете, что это невозможно! Кто видел вас однажды, тот навеки унесет с собою ваш
божественный образ.
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «
Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлечением; ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного суда, лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и
божественное пламя таланта.
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И чай несут. Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином. Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты,
божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
Тонкие,
божественные цвета светились в них.
— Не говорите, но намекаете! Ах, какой вы озлобленный! Короленко защищал людей не меньше, чем ваш Толстой, такой…
божественный путаник. И автор непростительной «Крейцеровой сонаты».
— Ну, слышали: эта
божественная истина обходит весь мир. Хотите, принесу Прудона? Он у меня есть.
«Ma belle, charmante, divine [Моя прекрасная, очаровательная,
божественная (фр.).]
Яков любил поговорить о «
божественном», и выпить тоже любил, и потому поколебался.
Шумной и многочисленной толпой сели мы за стол. Одних русских было человек двенадцать да несколько семейств англичан. Я успел заметить только белокурого полного пастора с женой и с детьми. Нельзя не заметить: крик, шум, везде дети, в сенях, по ступеням лестницы, в нумерах, на крыльце, — и все пастора. Настоящий Авраам — после
божественного посещения!
А это было не ребячество, а беседа с собой, с тем истинным,
божественным собой, которое живет в каждом человеке.
Это-то
божественное и ничем непоколебимое божеское учреждение должно было поддерживать и защищать то человеческое учреждение, во главе которого стоял Топоров с своими чиновниками.
В глубине России, в душе русского народа должны раскрыться имманентная религиозность и имманентная мораль, для которой высшее
божественное начало делается внутренне преображающим и творческим началом.
Благодать не есть действующая извне сила, благодать есть обнаружение
божественного в человеке.
И то, что выше человека, т. е.
божественное, не есть сила внешняя, над ним стоящая и им господствующая, а то, что в нем самом делает его вполне человеком, есть его высшая свобода.
Познание истины не может быть только человеческим познанием, но не может быть и только
божественным познанием, как, например, в монистическом идеализме Гегеля, оно может быть только богочеловеческим познанием.
Русская мистика, русский мессианизм связаны со вторым образом России, с ее духовным голодом и жаждой
божественной правды на земле, как и на небе.
Жизнь в
божественной необходимости была бы бестрагична.
И человечество, не просветившее в себе
божественным светом этой темной древней стихии, неизбежно проходит через крестный ужас и смерть войны.
Божественный Логос торжествует над бессмысленностью объективного мира.
В историческом теле, в материальной ограниченности невозможна абсолютная
божественная жизнь.
В конце концов на большей глубине открывается, что Истина, целостная истина есть Бог, что истина не есть соотношение или тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной реальности, объективного бытия, а есть вхождение в
божественную жизнь, находящуюся по ту сторону субъекта и объекта.
Россия есть самостоятельная ценность в мире, не растворимая в других ценностях, и эту ценность России нужно донести до
божественной жизни.
Германская религия есть чистейшее монофизитство, признание лишь одной и единой природы —
божественной, а не двух природ —
божественной и человеческой, как в христианской религии.
Тайна христианства, рационализированно раскрывающаяся в теологических системах, связана с этим парадоксальным и драматическим отношением
божественного и человеческого.
Но мессианское призвание лежит уже вне линии природного процесса развития, это — блеск молнии с неба,
божественный огонь, в котором сгорает всякое земное устроение.
Но действует и просветленная свобода, действует и сила
божественная.
Божественное начало не раскрывается изнутри, в самой русской воле, русском жизненном порыве.
Познание истины есть творческая активность человека, который несет в себе образ и подобие Божие, т. е. заключает в себе и
божественный элемент.
Человек рождается в Боге, и этим обогащается
божественная жизнь.
Этот
божественный элемент есть Божье Другое.
Гёррес, написавший в первой половине XIX века многотомное сочинение о мистике, предлагает различать мистику
божественную, мистику натуральную и мистику дьявольскую.
Такова уж неотвратимая диалектика: позитивно-гуманитарное отвержение
божественных ценностей ведет в конце концов к отвержению человека, ценности его души, превосходящей эту видимую эмпирическую жизнь.
Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной,
божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни.
Добыть себе относительную общественную свободу русским трудно не потому только, что в русской природе есть пассивность и подавленность, но и потому, что русский дух жаждет абсолютной
Божественной свободы.
«Русское» и есть праведное, доброе, истинное,
божественное.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения,
божественное язычество, утверждение жизни и бытия?
Творческая задача не есть исполнение закона, не есть дело
божественного фатума.
В человеке есть
божественная основа, Urund, о которой так хорошо говорил Туалер.
В прошлом можно установить три типа мистики: мистика индивидуального пути души к Богу, это наиболее церковная форма; мистика гностическая, которую не следует отождествлять с гностиками-еретиками первых веков, эта мистика обращена не к индивидуальной только душе, но также к жизни космической и
божественной; мистика пророческая и мессианская — это мистика сверхисторическая и эсхатологическая, предела конца.
Это освящение плотской жизни и ощущение ее
божественной органичности не вполне покинуло человека и в наше время.
Недовольство человека конечным, устремленность к бесконечному есть обнаружение
божественного в человеке, человеческое свидетельство о существовании Бога, а не только мира.
Человек есть также личность, т. е. духовное существо, несущее в себе образ
божественного.
Это не есть еще насыщение
Божественной пищей, это все еще натуралистическое насыщение.
Допущение существования двух природ —
божественной и человеческой, которые могут быть соединены, но не тождественны и не слиянны, есть истина, непонятная объективирующему разуму, сверхразумная, ибо разум сам по себе склонен или к монизму, или к дуализму.
Но для мистики благодать есть обнаружение из глубины, из первооснов
божественного начала в человеке.