Неточные совпадения
Если мировая война
будет еще долго продолжаться, то все
народы Европы со старыми своими культурами погрузятся во тьму и мрак.
Если война еще
будет продолжаться, то Россия, переставшая
быть субъектом и превратившаяся в объект, Россия, ставшая ареной столкновения
народов,
будет продолжать гнить, и гниение это слишком далеко зайдет к дню окончания войны.
Жизнь
народов Европы
будет отброшена к элементарному, ей грозит варваризация.
Я думал, что мировая война выведет европейские
народы за пределы Европы, преодолеет замкнутость европейской культуры и
будет способствовать объединению Запада и Востока.
Россия, как Божья мысль, осталась великой, в ней
есть неистребимое онтологическое ядро, но
народ совершил предательство, соблазнился ложью.
Нельзя
было расшатывать исторические основы русского государства во время страшной мировой войны, нельзя
было отравлять вооруженный
народ подозрением, что власть изменяет ему и предает его.
И если
народы Запада принуждены
будут, наконец, увидеть единственный лик России и признать ее призвание, то остается все еще неясным, сознаем ли мы сами, чт́о
есть Россия и к чему она призвана?
Русский
народ не хочет
быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина.
Государственная власть всегда
была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского
народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте.
Русский
народ хочет
быть землей, которая невестится, ждет мужа.
Чужд русскому
народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не
было заинтересовано.
В русской стихии поистине
есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность, неведомая западным
народам.
И как ни поверхностны, как ни банальны
были космополитические доктрины интеллигенции, в них все-таки хоть искаженно, но отражался сверхнациональный, всечеловеческий дух русского
народа.
Россия призвана
быть освободительницей
народов.
Россия, по духу своему призванная
быть освободительницей
народов, слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозрительность, которые мы теперь должны еще победить.
Русский
народ не дерзает даже думать, что святым можно подражать, что святость
есть внутренний путь духа, — это
было бы слишком мужественно-дерзновенно.
В русском
народе поистине
есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства.
Таков
был Сковорода — странник-мудрец из
народа в XVIII веке.
Русский
народ почти уже готов
был примириться с тем, что управлять им и цивилизовать его могут только немцы.
Мужественное, светоносное сознание
народа — всегда критическое, всегда освобождающее от собственной тьмы и порабощенности, всегда
есть овладение хаотическими в себе стихиями.
А это значит, что русский
народ в отношении к своей русской земле должен
быть мужествен и светоносен, должен владеть землей и оформлять ее хаотические стихии, а не растворяться в ней, не пассивно ей отдаваться.
Мессианское сознание
есть сознание избранного
народа Божьего,
народа, в котором должен явиться Мессия и через который должен
быть мир спасен.
Все
народы имеют свое призвание, свое назначение в мире, — но только один
народ может
быть избран для мессианской цели.
Это всемирное по своим притязаниям мессианское сознание евреев
было оправдано тем, что Мессия явился в недрах этого
народа, хотя и
был отвергнут им.
Одного избранного
народа Божьего не может
быть в христианском мире.
Христианское мессианское сознание не может
быть утверждением того, что один лишь русский
народ имеет великое религиозное призвание, что он один — христианский
народ, что он один избран для христианской судьбы и христианского удела, а все остальные
народы — низшие, не христианские и лишены религиозного призвания.
Такое пророческое чувствование не исключает великого избрания и предназначения других
народов; оно
есть лишь продолжение и восполнение дел, сотворенных всеми
народами христианского мира.
Русское самосознание не может
быть ни славянофильским, ни западническим, так как обе эти формы означают несовершеннолетие русского
народа, его незрелость для жизни мировой, для мировой роли.
И тогда возрождение России к новой жизни может
быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и
народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей.
Русский
народ нужно более всего призывать к религиозной мужественности не на войне только, но и в жизни мирной, где он должен
быть господином своей земли.
Мужественность русского
народа не
будет отвлеченной, оторванной от женственности, как у германцев.
Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский
народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный
народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для того, чтобы жертва его и отречение
были вольными,
были от силы, а не от бессилия.
Женственность Розанова, так художественно переданная,
есть также женственность души русского
народа.
История образования русской государственности, величайшей в мире государственности, столь непостижимая в жизни безгосударственного русского
народа, может
быть понята из этой тайны.
В розановской стихии
есть вечная опасность, вечный соблазн русского
народа, источник его бессилия стать
народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в мире.
Розановское отношение к государственной власти
есть отношение безгосударственного, женственного
народа, для которого эта власть
есть всегда начало вне его и над ним находящееся, инородное ему.
Смысл этот может
быть лишь в выковывании мужественного, активного духа в русском
народе, в выходе из женственной пассивности.
В сознании
народов расслабляющая идея блага и благополучия должна
быть побеждена укрепляющей идеей ценности.
А. Белый художественно прозрел в русском
народе страстную мистическую стихию, которая
была закрыта для старых русских писателей, создавших традиционно народническое представление о
народе.
В ней
есть источник темного вина, пьянящего русский
народ дурным, мракобесным опьянением.
Так
было у всех
народов Европы.
Много
есть загадочного в русской истории, в судьбе русского
народа и русского государства.
Географическое положение России
было таково, что русский
народ принужден
был к образованию огромного государства.
Нелегко
было поддерживать величайшее в мире государство, да еще
народу, не обладающему формальным организационным гением.
И это
было не внешней, а внутренней судьбой русского
народа, ибо все внешнее
есть лишь символ внутреннего.
В зрелый период исторического существования
народа самобытность должна
быть свободно выраженной, смелой, творящей, обращенной вперед, а не назад.
Но это
есть неверие в духовную мощь русского
народа.
Освобождение русской народной энергии и направление ее к активному овладению и оформлению русских пространств
будет и освобождением русского
народа от немецкого рабства,
будет утверждением его творческой самобытности.
Оно
было исканием истинного
народа и истинной народной жизни со стороны интеллигенции, утерявшей связь с
народом и не способной себя сознать
народом.
В самой глубине народной жизни, у лучших людей из
народа никакого народничества нет, там
есть жажда развития и восхождения, стремление к свету, а не к народности.
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».