Неточные совпадения
Русский
человек упоен
святостью, и он же упоен грехом, низостью.
Обыкновенный русский
человек не должен задаваться высокой целью даже отдаленного приближения к этому идеалу
святости.
Святость есть удел немногих, она не может быть путем для
человека.
Русский народ и истинно русский
человек живут
святостью не в том смысле, что видят в
святости свой путь или считают
святость для себя в какой-либо мере достижимой или обязательной.
Русский
человек не идет путями
святости, никогда не задается такими высокими целями, но он поклоняется святым и
святости, с ними связывает свою последнюю любовь, возлагается на святых, на их заступничество и предстательство, спасается тем, что русская земля имеет так много святынь.
Русский
человек может быть отчаянным мошенником и преступником, но в глубине души он благоговеет перед
святостью и ищет спасения у святых, у их посредничества.
Святость остается для русского
человека трансцендентным началом, она не становится его внутренней энергией.
Но это трансцендентное начало
святости, становящееся посредником между Богом и
человеком, должно что-то делать для русского
человека, ему помогать и его спасать, за него совершать нравственную и духовную работу.
Русский
человек совсем и не помышляет о том, чтобы
святость стала внутренним началом, преображающим его жизнь, она всегда действует на него извне.
Для русского
человека так характерно это качание между
святостью и свинством.
Святости все еще поклоняется русский
человек в лучшие минуты своей жизни, но ему недостает честности, человеческой честности.
Неточные совпадения
— Он, Зотов, был из эдаких, из чистоплотных, есть такие в купечестве нашем. Вроде Пилата они, все ищут, какой бы водицей не токмо руки, а вообще всю плоть свою омыть от грехов. А я как раз не люблю
людей с устремлением к
святости. Сам я — великий грешник, от юности прокопчен во грехе, меня, наверное, глубоко уважают все черти адовы.
Люди не уважают. Я
людей — тоже…
А
человеку, который приехал с «Антоном Горемыкой», разрушать, на основании помещичьего права,
святость брака, хотя и своего дворового, было бы очень зазорно перед самим собою, потому что, повторяю, про этого «Антона Горемыку» он еще не далее как несколько месяцев тому назад, то есть двадцать лет спустя, говорил чрезвычайно серьезно.
Я смотрел на старика: его лицо было так детски откровенно, сгорбленная фигура его, болезненно перекошенное лицо, потухшие глаза, слабый голос — все внушало доверие; он не лгал, он не льстил, ему действительно хотелось видеть прежде смерти в «кавалерии и регалиях»
человека, который лет пятнадцать не мог ему простить каких-то бревен. Что это: святой или безумный? Да не одни ли безумные и достигают
святости?
Жесток
человек, и одни долгие испытания укрощают его; жесток в своем неведении ребенок, жесток юноша, гордый своей чистотой, жесток поп, гордый своей
святостью, и доктринер, гордый своей наукой, — все мы беспощадны и всего беспощаднее, когда мы правы.
По личным нравственным качествам это был не только один из лучших русских
людей, но и
человек, близкий к
святости [См. необыкновенно интересную книгу «Любовь у
людей 60-х годов», где собраны письма Чернышевского, особенно к жене, с каторги.].