Неточные совпадения
Люди «научного» сознания полны всякого рода
вер и даже суеверий:
веры в прогресс, в закономерность природы, в справедливость, в социализм,
веры в науку — именно
веры.
Все эти
люди отрицали
веру своим сознанием, но они верили в разные вещи, часто столь же невидимые, как и объекты подлинно религиозной
веры.
Даже для
людей научного сознания становится все ясней и ясней, что наука просто некомпетентна в решении вопроса о
вере, откровении, чуде и т. п.
Требование «научной»
веры, замены
веры знанием есть, как мы увидим, отказ от свободы, от свободного избрания и от вольного подвига, требование это унижает
человека, а не возвышает его.
Рационалистический позитивизм есть одна из форм замены
веры знанием, гностицизм и теософия — другая форма того же; первая форма — для
людей, лишенных фантазии и воображения, дорожащих ограничениями знания, вторая форма — для
людей с фантазией и воображением, дорожащих расширением сферы знания.
Если
вера есть свободный подвиг, то научное знание есть тяжелый долг труда, возложенный на
человека.
Дуализм этот очень соблазняет современного культурного
человека, уже не мирящегося с полным отрицанием
веры, в глубине сердца своего жаждущего
веры, но не имеющего сил преодолеть рационализм сознания.
Психологическая противоположность знания и
веры бросается в глаза даже
человеку, не склонному к философскому анализу.
В акте
веры, в волевой решимости верить
человек всегда стоит на краю бездны.
Поэтому дело спасения не было делом насилия над
человеком:
человеку предоставлена свобода выбора, от него ждут подвига
веры, подвига вольного отречения от разума этого мира и от смертоносных сил этого мира во имя разума большого и сил благодатных и спасающих.
Вера, на которую
люди боятся рискнуть, так как дорожат своей рассудочностью, ничего не отнимает, но все возвращает преображенным в свете божественного разума.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого
человека, всего человечества и всего мира,
вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Естественные религии рода перестали
человека удовлетворять; он перерос их, жаждал новой
веры, которой заключалось бы высшее сознание.
И самое сильное препятствие, быть может, в том, что не видят чуда от
веры в Христа, что поверивший в Христа все еще остается слабым
человеком.
Свобода
веры и достоинство
человека в деле спасения основаны на этой извне видимой слабости Сына Божьего и извне невидимой Его силы.
Свободу совести защищает безрелигиозный, холодный к
вере мир как формальное право, как одно из прав
человека и гражданина; мир же церковный, охраняющий
веру, слишком часто и легко свободу совести отрицает и религиозной свободы боится.
Что
люди, чуждые
вере, враждебные религии, не могут говорить о религиозной совести и бороться за религиозную свободу, это, казалось бы, само собою очевидно.
Когда государство хочет принудить
людей к восприятию истины церкви, оно поступает так же, как если бы наука хотела принудить
людей воспринять истину
веры.
Неточные совпадения
Стародум. И не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той
веры, что
человек не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.
И ему теперь казалось, что не было ни одного из верований церкви, которое бы нарушило главное, —
веру в Бога, в добро, как единственное назначение
человека.
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и
веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как молодому
человеку, — и сами знаете, панове, — без войны не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
— Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за
человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за
веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много. Итак, мой совет — идти.
— Я не знаю, ваша ясновельможность, — говорил он, — зачем вам хочется смотреть их. Это собаки, а не
люди. И
вера у них такая, что никто не уважает.