Неточные совпадения
Церковь может принять это обвинение и с гордостью сказать: да,
в Церкви христианской много языческого материализма и реализма, потому что
в ней
есть душа
мира, та душа
мира, которая
в язычестве раскрывалась для восприятия Логоса.
Отречение от разума
мира сего — безумие
в Боге
есть высший подвиг свободы, а не рабство и мракобесие: отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит
в свои права Логос.
Именно те, которые переносят веру и мистику исключительно
в субъективную действительность человеческого духа, те, которые отрицают мистическую реальность бытия и пути соединения с ней, отрицают чудесную тайну преосуществления
в мире объективном,
в мировой душе, те должны
быть признаны рационалистами.
В акте веры
есть уже начало искупления вины, и
в нем дано виденье невидимых вещей иного
мира.
Кант так далеко заходит
в своем рационализме, что для него вся действительность, все живое бытие
есть продукт знания, мышления:
мир созидается категориями субъекта, и ничто не
в силах из этих тисков освободиться, ничего не является само по себе, независимо от того, что навязывается субъектом.
В вере,
в обличении невидимых вещей,
в волевом избрании иных
миров есть риск и опасность.
Подмена же веры знанием
в данных условиях
мира есть отказ от свободного выбора,
есть трусость перед опасностью, перед проблематическим, предпочтение гарантированного и безопасного, т. е. жизнь под принуждением данной природной действительности.
Это и значит, что
в «безумии»,
в отречении от малого разума
есть стяжание себе большого разума, а
в «мудрости
мира сего»,
в торжестве малого разума отсутствует большой разум,
есть «безумие перед Богом».
И весь
мир, весь природный порядок
есть замкнутое помещение,
в котором закономерно действуют данные
в нем силы.
Основное верование христианского
мира есть верование
в громовое чудо мировой истории,
в чудо воскресения Христа.
Спаситель явился
миру в образе раба, а не царя, и
был раздавлен силами этого
мира, и принял смерть по законам этого
мира.
Вера
в воскресение
есть акт свободы, свободного избрания, свободной любви к Христу и, вместе с тем, акт отречения от своей ограниченности и ограниченности
мира.
В ограниченном
мире А не может
быть в одно и то же время и А и не А, третье
в этом
мире исключается.
Вера
в Троичность
есть вера
в иной
мир,
в здоровое, неограниченное бытие, которое не связано ни законом тождества, ни законом исключения третьего.
Но
в принудительно данном
мире закон тождества и другие законы логики остаются обязательными и не могут
быть отменены.
В древнем, дохристианском
мире потому нельзя
было овладеть природой, что она
была наполнена духами, от которых человек зависел.
Материальность
есть порождение ненависти и отчужденности
в мире.
Познание дерева
есть развитие, совершенствование дерева, реальное осуществление ценности
в растительном
мире.
Разум не
есть начало рассудочное, интеллектуальное, это цельный, солнечный дух
в мире и
в человеке.
Объективирование, изречение, воплощение
в актах не
есть рационализация, не
есть умерщвление; это — продолжение творения
мира, творчество совместное с Богом.
Знание позитивной науки не
есть пассивное состояние, пассивное отражение, оно всегда
есть активное усилие, действие
в мире, знание всегда «прагматично».
Значит,
в процессе познания внешнего
мира объект трансцендентен
в отношении к познающему я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем
мире есть процесс, одною своею стороною разыгрывающий
в мире не-я (материал знания), а другой стороной совершающийся
в мире «я» (сравнивание)».
И Лосский принужден допустить, что бытие входит
в знание,
в суждение, разрывая пространство и время, что действительность дана нам вне времени и вне пространства, что
в суждении присутствует и то, что
было 1000 лет тому назад, и то, что находится на другом конце
мира.
В механизме нашего восприятия
мира есть какой-то дефект, который смущал всех философов,
есть застарелая болезнь.
С точки зрения Лосского,
мир должен
быть воспринят
в абсолютной полноте, знание должно
было бы достигнуть своей вожделенной цели.
Познание наше болезненно не потому, что субъект конструирует объект, опосредствывает, что опыт
есть лишь наше субъективное состояние или что знание
есть лишь копия, отражение действительности, причем наш познавательный механизм оказывается кривым зеркалом, а потому, что все бытие наше болезненно, что
мир греховен, что все
в мире разорвано.
Пространственность, временность, материальность, железная закономерность и ограниченность законами логики всего
мира, являющегося нам
в «опыте», вовсе не
есть результат насилия, которое субъект производит над бытием, навязывая ему «свои» категории, это — состояние,
в котором находится само бытие.
Наш «эмпирический»
мир есть действительный
мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он
есть в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается наукой, наука имеет дело с реальностью, а не с состояниями сознания и элементами мышления, но реальностью больной.
Бытие греховно, все мы участвуем
в грехе, и потому мы не можем отождествиться со всем
миром и всякое другое «я» не может
быть и моим «я».
Интуиция и
есть благодать, схождение Самого Бога
в существо
мира, и это дано
в органических связях индивидуальной чувственности и индивидуального разума с универсальной чувственностью и универсальным разумом.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего
мира, вера
в возможность окончательного социального устроения человечества и
в верховное могущество науки — все это
было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Человек перестал даже сознавать, существует ли он реально,
есть ли он нечто
в мире, некоторое бытие
в себе, потерял самоощущение личности.
А что если наука изучает лишь болезненное состояние
мира, если
в ее ведении лишь природный порядок, который
есть результат греха и мирового недуга, если наука только патология?
Истончившийся и разложившийся натурализм
в искусстве незаметно переходит
в декадентство, а затем
в символизм, который
есть уже переход к иному
миру.
Вопрос о смысле истории и
есть вопрос о происхождении зла
в мире, о предмирном грехопадении и об искуплении.
Началось дело осуществления лжебытия, началась трагическая история
мира,
в основу которой
было положено преступление.
Для христианского сознания земля и происходящее на ней имеет абсолютное и центральное значение; она не может
быть рассматриваема как один из многих
миров, как одна из форм
в числе бесконечно многих форм бытия.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества,
в которой совершается искупление и спасение
мира, являлся Бог
в конкретном образе человека,
в которой Христос
был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
Земная жизнь человека и человечества лишилась бы всякого религиозного смысла, если бы для каждого существа жизнь эта не
была неповторяемым делом спасения, если допустить возможность отложить дело спасения до новых форм существования (метемпсихоз) и перенести
в другие
миры.
На земле,
в земной истории человечества
есть абсолютное касание иного
мира, и точка этого касания единична и неповторима
в своей конкретности.
Плоть этого
мира и плоть каждого из нас должна
быть спасена для вечности, а для этого нужно не уходить из этого
мира в другой, не ждать переселения души и естественного ее бессмертия, а соединять этот
мир с Богом, участвовать
в его вселенском спасении путем истории, спасать плоть от смерти.
Вера
в естественное бессмертие сама по себе бесплодна и безотрадна; для этой веры не может
быть никакой задачи жизни и самое лучшее поскорее умереть, смертью отделить душу от тела, уйти из
мира.
Но великая задача жизни предстоит
в том случае, если бессмертие может
быть лишь результатом мирового спасения, если моя индивидуальная судьба зависит от судьбы
мира и человечества, если для спасения моего должно
быть уготовлено воскресение плоти.
Свобода должна
быть возвращена человечеству и
миру актом божественной благодати, вмешательством самого Бога
в судьбы мировой истории.
Для религиозного сознания ясно, что должна
быть создана космическая возможность спасения; человечество должно оплодотвориться божественной благодатью:
в мире должен совершиться божественный акт искупления, победы над грехом, источником рабства, победы, по силе своей равной размерам содеянного преступления.
Бог Отец потому и творит
мир, что у Него
есть Сын, что
в Нем пребывает бесконечная Любовь: во имя Сына.
У Бога
есть Сын-Логос, Сын-Любовь, и Он творит
мир, осуществляя полноту бытия
в любви и смысле.
Мир был сотворен во имя Христа, чтобы он
был подобен Христу, этому образу Космоса, явленному
в личности.
Дух
есть синтетический момент
в мистической диалектике, осуществленное космическое спасение, осуществленное обожение человечества и
мира, соборное возвращение творения к Творцу.
Если Сын Божий
есть Логос бытия, Смысл бытия, идея совершенного космоса, то Дух
есть абсолютная реализация этого Логоса, этого Смысла, воплощение этой идеи не
в личности, а
в соборном единстве
мира,
есть обоженная до конца душа
мира.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по
миру, // Не отойдя сосет!
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли
мир // (Сказал я,
миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину //
В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а
в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел
в город оловянных солдатиков и однажды,
в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского
мира…
Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть
в нее весь видимый и невидимый
мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя
было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево.