А ведь Серафима-то, пожалуй, и не по-бабьи права. К чему было «срамиться» перед Калерией, бухаться в лесу на колени, когда можно было снять с души своей неблаговидный поступок без всякого срама? Именно следовало
сделать так, как она сейчас, хоть и распаленная гневом, говорила: она сумела бы перетолковать с Калерией, и деньги та получила бы в два раза. Можно добыть сумму к осени и выдать ей документ.
Неточные совпадения
Когда он произносил эти слова, за него думал еще кто-то. Ему вспомнилось, что тот делец, Усатин, к кому он ехал на низовья Волги
сделать заем или найти денег через него, для покрытия двух третей платы за пароход «Батрак», быть может, и не найдет ни у себя, ни вокруг себя
такой суммы, хоть
она и не Бог знает
какая. — А во сколько, — спросил он Серафиму, перебивая самого себя, — по твоим соображениям, мог он приумножить капитал Калерии?
Особая деревенская тишина обволакивала его. Звук трубы
делал ее еще ощутительнее. Пастух играл совсем
так,
как бывало в селе Кладенце, когда надо было выгонять корову.
—
Как ты велишь,
так и
сделаю!.. Господи!.. Только не срами себя… Не начинай первый! Дай мне поговорить с
ней!.. Радость моя!.. Не могу я
так… Убей, но не мучь меня!
— Василий Иваныч, — встретила
она его окликом, где он заслышал совсем ему незнакомые звуки, — вы меня вчера запереть хотели…
как чумную собачонку… Что ж! Вы можете и теперь это
сделать. Я в ваших руках. Извольте, коли угодно, посылать за урядником, а то
так ехать с доносом к судебному следователю… Чего же со мной деликатничать? Произвела покушение на жизнь
такого драгоценного существа,
как предмет вашего преклонения…
Кто же купит?.. Все он, все этот „выскочка“,
как называет его тетя Павла? Что же он будет
делать с
таким большим домом, если поселится здесь? Женится? Пожалуй, уже женат? Кажется, нет: что-то
она припоминает из рассказов Николая Никанорыча.
— По моим соображениям, — отозвался Теркин спокойно и все
так же благодушно, — Иван Захарыч настолько запутался в делах, что ему надо
как можно скорее найти покупщика на усадьбу. И на
ней он
сделает б/ольшую уступку, чем на лесной даче.
Руки ослабели, разжались. Талон выпал из них на стол. Она сильнее меня, и я, кажется,
сделаю так, как она хочет. А впрочем… впрочем, не знаю: увидим — до вечера еще далеко… Талон лежит на столе.
Так как бороться с теперешним моим настроением было бы бесполезно, да и не в моих силах, то я решил, что последние дни моей жизни будут безупречны хотя с формальной стороны; если я не прав по отношению к своей семье, что я отлично сознаю, то буду стараться
делать так, как она хочет. В Харьков ехать, так в Харьков. К тому же в последнее время я так равнодушен ко всему, что мне положительно все равно, куда ни ехать, в Харьков, в Париж ли, или в Бердичев.
Мне это становилось немножко смешно и даже как будто стыдно за мою собеседницу; однако я
сделал так, как она хотела, и только что окинул глазом первый период раскрывшейся страницы, как почувствовал досадительное удивление.
И она показалась мне такою искреннею и честною, такою толковою, серьезною и надежною, что я
сделал так, как она хотела, то есть я отдал ей все деньги и сказал ей с шуткою:
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу!
такого никто не запомнит городничего.
Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив
такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что
делать? и на Онуфрия несешь.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним
делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил
такую рожу,
какой я никогда еще не видывал. Он-то
ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
— Хорошо, — сказала
она и,
как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него.
Она высвободила письмо и стала читать с конца. «Я
сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла
она.
Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда
она кончила,
она почувствовала, что
ей холодно и что над
ней обрушилось
такое страшное несчастие,
какого она не ожидала.
— А, и вы тут, — сказала
она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня
так, — прибавила
она. — С тех пор
как все набросились на
нее, все те, которые хуже
ее во сто тысяч раз, я нахожу, что
она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда
она была в Петербурге. Я бы поехала к
ней и с
ней повсюду. Пожалуйста, передайте
ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про
нее.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала
она. — Я знаю этих людей,
как Стива,
как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с
ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди
делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это
так.