Неточные совпадения
Самый главный, от которого приходилось
всего обиднее, это — надзор, в
виде гувернера, запрет ходить одному по улице, посещать своих товарищей без дозволения.
Каким образом, спрошу я, могли народиться те носители новых идей и стремлений, какие изображались Герценом, Тургеневым и их сверстниками в 40-х годах, если бы во
всем тогдашнем культурном слое уже не имелось налицо элементов такого движения? Русская передовая беллетристика торопилась выбирать таких носителей идей; но она упускала из
виду многое, что уже давно сложилось в характерные стороны тогдашней жизни, весьма и весьма достойные творческого воспроизведения.
Всегда они говорили о них в добродушном тоне, рассказывая нам про свои первые сценические впечатления, про те времена, когда главная актриса (при мне уже старуха) Пиунова (бабушка впоследствии известной актрисы) играла
все трагические роли в белом канифасовом платье и в красном шерстяном платке, в
виде мантии.
Распады брачных уз случались редко, в
виде «разъезда»; о разводах я не помню, но, наверное, они были
все наперечет; зверств и истязаний не водилось, по крайней мере в городе.
Нравственность надо различать. Есть известные
виды социального зла, которые вошли в учреждения страны или сделались закоренелыми привычками и традициями. Такая безнравственность
все равно что рабство древних, которое такой возвышенный мыслитель, как Платон, возводил, однако, в краеугольный камень общественного здания.
Он кончил очень некрасной долей, растратив
весь свой наследственный достаток. На его примере я тогда еще отроком, по пятнадцатому году, понимал, что у нас трудненько жилось
всем, кто шел по своему собственному пути, позволял себе ходить в полушубке вместо барской шубы и открывать у себя в деревне школу, когда никто еще детей не учил грамоте, и хлопотать о лишних заработках своих крестьян, выдумывая для них новые
виды кустарного промысла.
Теперешнего
вида студентов, какие встречаются по улицам Москвы сотнями, тогда не было. Самыми бедными считались казеннокоштные, но они
все одевались вполне прилично и от них требовалось строго соблюдение формы.
И староцерковное и гражданское зодчество привлекало: одна из кремлевских церквей, с царской вышкой в
виде узкого балкончика, соборная колокольня, «Строгановская» церковь на Нижнебазарской улице, единственный каменный дом конца XVII столетия на Почайне, где останавливался Петр Великий,
все башни и самые стены кремля, его великолепное положение на холмах, как ни у одной старой крепости в Европе.
Дом Уварова и был за этот период тем местом, где на русской почве (несмотря на международный гуманизм Сергея Федоровича) мои писательские стремления усилились и проявляли себя и в усиленном интересе к всемирной литературе и
все возраставшей любовью к театру, в
виде сценических опытов.
Я еще не встречал тогда такого оригинального чудака на подкладке большого ученого.
Видом он напоминал скорее отставного военного, чем академика, коренастый, уже очень пожилой, дома в архалуке, с сильным голосом и особенной речистостью. Он охотно"разносил", в том числе и своего первоначального учителя Либиха.
Все его симпатии были за основателей новейшей органической химии — француза Жерара и его учителя Лорана, которого он также зазнал в Париже.
Говорил он довольно слабым голосом, шепеляво, медленно, с характерными барскими интонациями. Вообще же,
всем своим внешним
видом похож был скорее на светского образованного петербургского чиновника из бар, чем на профессионального литератора.
Таких литераторов уже нет теперь — по тону и внешнему
виду, как и
вся та компания, какая собиралась у автора"Поленьки Сакс","Записок Ивана Чернокнижникова"и"Писем иногороднего подписчика".
Даже такой на
вид приличный и даже чопорный человек, как Эдельсон, приятель Григорьева и Островского (впоследствии мой же сотрудник), страдал припадками жестокого запоя. Но он это усиленно скрывал, а завсегдатаи кушелевских попоек делали
все это открыто и, по свидетельству очевидцев, позволяли себе в графских чертогах всякие
виды пьяного безобразия.
И поразительно скоро — как
все говорили тогда за кулисами — он приобрел тон и обхождение скорее чиновника, облекся в вицмундир и усилил еще свой обычный важный
вид, которым он отличался и как председатель Общества драматических писателей, где мы встречались с ним на заседаниях многие годы.
Когда к 1864 году он узнал, в каких денежных тисках находилось уже издание, он пришел ко мне и предложил мне сделать у него заем в
виде акций какой-то железной дороги. И
все это он сделал очень просто, как хороший человек, с соблюдением
все того же неизменного джентльменства.
До того я с ним не встречался. Он мне не нравился
всем своим
видом и тоном. От него"отшибало"семинаристом, и его литературная бойкость была на подкладке гораздо больше личного задора и злобности, чем каких-либо прочных и двигательных принципов.
В зале классов имелась, правда, сцена, и
вся она была устроена в
виде театра.
Наполеон выступал уже замедленной походкой человека, утомленного какой-то хронической болезнью. Его длинный нос, усы в ниточку, малый рост, прическа с"височками" —
все это было
всем нам слишком хорошо известно. Величественного в его фигуре и лице ничего не значилось. Евгения рядом с ним весьма выигрывала: выше его ростом, стройная женщина моложавого
вида, с золотистой шевелюрой испанки, очень элегантная, с легкой походкой, но без достаточной простоты манер и выражения лица.
Такие церкви, как St.Ouen и St.Maclou, относят вас к живописному средневековью и считаются прекрасными образцами французской готики. И как противоречит таким готическим базиликам и старинным домам Руана монумент в
виде конной статуи, воздвигнутый Наполеону I, который к жизни Руана и
всей Нормандии не имел никакого «касательства», кроме разве тех административных распоряжений, в которых сказывалась его забота о поднятии материального благосостояния этого края.
Женщин (имевших с Третьей республики свободный вход всюду) тогда в Сорбонну не пускали. Зато в College de France они были «personae gratae». Им отводили в больших аудиториях
все места на эстраде, вокруг кафедры, куда мужчин ни под каким
видом не пускали. Они могли сидеть и внизу, в аудитории, где им угодно.
Зато знаменитая его подруга была англичанка чистой крови, на
вид не моложе его, очень некрасивая, с типичной респектабельностью
всего облика, с тихими манерами, молчаливая, кроткая и донельзя скромная.
Уровень музыкального тогдашнего образования лондонцев обоего пола стоял, конечно, ниже немецкого и русского, вряд ли выше и парижского, но дилетантство, в
виде потребления музыки, громадное. В салонах светских домов было уже и тогда в большом ходу пение разных романсов и исполнение мендельсоновских песен без слов, и
все это такое, что часто «святых вон выноси»!
Приехал я в Баден под вечер, а на другой день, утром рано, пошел в гору к Старому Замку. Там ведь происходил"пикник молодых генералов из"Дыма". Мне представилась
вся сцена на одной из лужаек.
Вид с вышки замка на
весь Баден его лощины и горы, покрытые черным лесом, на долину Рейна — чудесный, и он не мог не захватить меня после долгого сиденья в душных"столицах мира".
Оба музея,"Пинакотек"и"Гликтотек", такие же подделки под прославленные образцы. После петербургского Эрмитажа, парижского Лувра и лондонского Музея
все это не могло уже ни поражать, ни восхищать. Даже и подлинные картины великих иностранных мастеров не могли затмевать те полотна, которые вы видели в Петербурге, Париже, Лондоне. Но здесь вы находили, правда, свою немецкую школу. Король-меценат сделал очень много для поощрения художников в
виде посылок в Италию и денежных пособий.
И
вся банальная подкраска Бонапартова режима выступала в
виде своих лишаев и подтеков.
Я приехал — в самый возбужденный момент тогдашней внутренней политики — почти накануне торжества обнародования июньской конституции 1869 года, которая сохранила для Испании монархическую форму правления. Торжество это прошло благополучно. Республиканских манифестаций не было, хотя в процессии участвовал батальон национальной гвардии и разных вооруженных обществ.
Все это — весьма демократического
вида.
Но
все это, как известно, не помешало после Амедея Сивы реставрации Бурбонов в
виде сына Изабеллы, воспитанного в Австрии. И тогда уже нам, заезжим иностранцам, обязанным давать читателям наших газет итоги тогдашнего политико-культурного status quo Испании, было видно, что ни к республике, ни к федерации нация эта еще не была готова. Слишком было еще много разной исторической ветоши в темноте массы, в клерикализме, в бедности, в общем"спустя рукава", напоминавшем мне мое любезное отечество.
И что особенно привлекало меня лично — это тип андалузского поселянина, его живописный
вид, посадка, костюм. И во
всем проглядывала еще эпоха владычества мавров. Даже его шапочка напоминает мусульманский головной убор, и арабское седло его лошади, и длинная винтовка, и
вся его посадка в седле.
Перевал этот для туриста был очень характерный. Самый дилижанс, его упряжь с мулами вместо лошадей, станции, пассажиры, еда дорогой, а главное — горные кручи,
виды, —
все это отбрасывало вас к таким картинам, какие попадаются в"Дон-Кихоте".
Париж, кроме ряда простуд, дал мне впервые катар желудка — не кишечного канала, а желудка, в
виде нервных припадков такого рода, что я, при
всей моей любви к театру, стал бояться жарких театральных зал.
И везде, где я находил войска, чувствовалась большая растерянность. Солдаты из"мобилен", офицеры совсем не внушительного
вида, настроение местных жителей —
все это не внушало никакого доверия, и за бедную Французскую республику было обидно и больно.
По-нашему говоря, губернский город, такого же
вида вокзал и
весь облик города.
На Александре Ивановиче, как известно, житье за границей больше
всего отлиняло в его стиле в
виде частого употребления не совсем русских оборотов и иностранных слов, которые он переделывал на свой лад.
Он наметил движение, как бы желая подойти ко мне и протянуть мне руку, но я уклонился и сделал
вид, что не узнал его. И тогда мне сразу и так ярко представился вагон и он посреди своих амазонок, вспомнился его тон вместе с самодовольной игрой физиономии; а также тот жаргон, какому он научил своих почитательниц,
всех этих барынек и барышень, принявших добровольно прозвища Машек, Сонек и Варек.