Неточные совпадения
Я это лично испытал на себе. Приехал я в Петербург к январю 1861
года; и обе мои вещи (правда, после
долгих цензурных мытарств) были расхватаны у меня:"Однодворец" — для бенефиса П.Васильева в октябре того же
года, а"Ребенок" — для бенефиса Бурдина в январе следующего
года. То же вышло и в Москве.
И вышло так, что все мое помещичье достояние пошло, в сущности, на литературу. За два
года с небольшим я, как редактор и сотрудник своего журнала, почти ничем из деревни не пользовался и жил на свой труд. И только по отъезде моего товарища 3-ча из имения я всего один раз имел какой-то доход, пошедший также на покрытие того многотысячного
долга, который я нажил издательством журнала к 1865
году.
Тогда он уже достиг высшего предела своей мании величия и считал себя не только великим музыкантом, но и величайшим трагическим поэтом. Его творчество дошло до своего зенита — за исключением"Парсиваля" — именно в начале 60-х
годов, хотя он тогда еще нуждался и даже должен был бежать от
долгов с своей виллы близ Вены; но его ждала волшебная перемена судьбы: влюбленность баварского короля и все то, чего он достиг в последнее десятилетие своей жизни.
Измученный всеми этими мытарствами, я дал доверенность на заведование моими делами и на самые небольшие деньги, взятые в
долг у одной родственницы, уехал за границу в сентябре 1865
года, где и пробыл до мая 1866
года.
И вот, со второй половины 1865 вплоть до 1886, стало быть свыше двадцати
лет, я должен был нести обузу
долгов, которые составили сумму больше чем тридцать тысяч рублей.
С 1867
года, когда я опять наладил мою работу как беллетриста и заграничного корреспондента, часть моего заработка уходила постоянно на уплату
долгов. Так шло и по возвращении моем в Россию в 1871
году и во время нового житья за границей, где я был очень болен, и больной все-таки усиленно работал.
В 1873
году скончался мой отец. От него я получил в наследство имение, которое — опять по вине"Библиотеки" — продал. По крайней мере две трети этого наследства пошли на уплату
долгов, а остальное я по
годам выплачивал вплоть до 1886
года, когда наконец у меня не осталось ни единой копейки
долгу, и с тех пор я не делал его ни на полушку.
Долг этот был рассрочен на много
лет, и я его выплачивал его семейству, когда его уже не было на свете. Со второй половины 1865
года я его уже не видал. Смерть его ускорил, вероятно, тот русский недуг, которым он страдал.
Как автор"Некуда", которому приходилось много платить, он выказывал себя довольно покладистым, и
долг ему за гонорар начал расти к концу 1864
года.
С ним и по гонорару и как с заимодавцем я рассчитался после 1873
года. Доверенное лицо, которое ладило и с ним тогда (я жил в Италии, очень больной), писало мне, а потом говорило, что нашло Лескова очень расположенным покончить со мною совершенно миролюбиво. Ему ведь более чем кому-либо хорошо было известно, что я потерял на"Библиотеке"состояние и приобрел непосильное бремя
долгов.
Всегда без копейки, в
долгах, подверженный давно"горькому испитию", Левитов в трезвом виде мог быть довольно занимательным собеседником, но с
годами делался в тягость и тем, кто в нем принимал участие, в том числе и князю А.И.Урусову.
После
долгого закрытия университета молодежь вернулась в него еще в 1862
году.
Сезон в Москве шел бойко. Но к Новому
году меня сильно потянуло опять в Париж. Я снесся с редакторами двух газет в Москве и Петербурге и заручился работой корреспондента. А газетам это было нужно. К апрелю 1867
года открывалась Всемирная выставка, по счету вторая. И в конце русского декабря, в сильный мороз, я уже двигался к Эйдкунену и в начале иностранного января уже поселился на самом бульваре St. Michel, рассчитывая пожить в Париже возможно
дольше.
В моих заграничных экскурсиях и
долгих стоянках я не переставал быть русским писателем. Лондон сыграл немаловажную роль в моем общем развитии в разных смыслах. Но это вышло ужо в следующем
году. А пока он только заохотил меня к дальнейшему знакомству с ним.
Если он и поддерживал тогда какие-нибудь тайные сношения с республиканцами, то роли уже не играл и в подпольных конспирациях. С Англией у него тоже не было никаких связей. Как истый француз он отличался равнодушием ко всему, что не французское. И я не знаю, выучился ли он порядочно по-английски за свое достаточно
долгое житье в Лондоне — более пятнадцати
лет.
Испания! До сих пор эта страна остается в моей памяти как яркая страница настоящей молодости. Мне тогда еще не было полных 29
лет. И я искренно упрекаю себя в настоящий момент за то, что я не то что вычеркнул ее из своей памяти, а не настолько сильно влекся к ней, чтобы еще раз и на более
долгий срок пожить в ней.
Некрасов ценил его не меньше, чем Салтыков, и вряд ли часто ему отказывал. От самого Г. И. я слыхал, что он"в неоплатном
долгу"у редакции, и, кажется, так тянулось
годами, до последних дней его нормальной жизни. Но все-таки было обидно за него — видеть, как такой даровитый и душевный человек всегда в тисках и в редакции изображает собою фигуру неизлечимого"авансиста" — слово, которое я гораздо позднее стал применять к моим собратам, страдающим этой затяжной болезнью.
На всем моем
долгом веку я не встречал русского эмигранта, который по прошествии более двадцати
лет жизни на чужбине (и так полной всяких испытаний и воздействий окружающей среды) остался бы столь ярким образцом московской интеллигенции 30-х
годов на барско-бытовой почве.
Стоило вам, встретившись с ним (для меня это было мельком в конце 1865
года в Женеве), поговорить десять минут, или только видеть и слышать его со стороны, чтобы Москва его эпохи так и заиграла перед вашим умственным взором Вся посадка тела и головы, мимика лица, движения, а главное — голос, манера говорить, вся музыка его интонаций — все это осталось нетронутым среди переживаний
долгого заграничного скитальчества.
Оба рано выступили в печати: один — как лирический поэт, другой — как автор статей и беллетристических произведений. Но ссылка уже ждала того, кто через несколько
лет очутился за границей сначала с русским паспортом, а потом в качестве эмигранта. Огарев оставался пока дома — первый из русских владельцев крепостных крестьян, отпустивший на волю целое село; но он не мог оставаться
дольше в разлуке со своим дорогим"Сашей"и очутился наконец в Лондоне как ближайший участник"Колокола".
В 60-х
годах этот журнал, после ловкого редакторства Сенковского, которого безуспешно заменили Дружинин и Писемский, был совершенно заслонен"Отечественными Записками"и"Современником"и стал неудержимо падать, разорив Боборыкина и обременив его на многие
годы крупными
долгами, требовавшими от него особого напряжения трудовой силы.
«Бедно живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с окном в сад; окно было кривенькое, из четырех стекол, одно уже зацвело, значит — торчало в раме
долгие года. У окна маленький круглый стол, накрыт вязаной салфеткой. Против кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка на комоде, флаконы, коробочки, зеркало на стене. Три стула, их манерно искривленные ножки и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность комнаты.
Неточные совпадения
Верные ликовали, а причетники, в течение многих
лет питавшиеся одними негодными злаками, закололи барана и мало того что съели его всего, не пощадив даже копыт, но
долгое время скребли ножом стол, на котором лежало мясо, и с жадностью ели стружки, как бы опасаясь утратить хотя один атом питательного вещества.
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой
год у него не было столько служебного дела, как в нынешний; но он не сознавал того, что он сам выдумывал себе в нынешнем
году дела, что это было одно из средств не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли о них и которые делались тем страшнее, чем
дольше они там лежали.
Дарья же Александровна считала переезд в деревню на
лето необходимым для детей, в особенности для девочки, которая не могла поправиться после скарлатины, и наконец, чтоб избавиться от мелких унижений, мелких
долгов дровлнику, рыбнику, башмачнику, которые измучали ее.
Кроме Облонских со всеми детьми и гувернанткой, в это
лето гостила у Левиных еще старая княгиня, считавшая своим
долгом следить за неопытною дочерью, находившеюся в таком положении.
Даже и расчет, что при таких расходах невозможно будет прожить весь
год без
долга, — и этот расчет уже не имел никакого значения.