Неточные совпадения
Таким
оставался он и позднее, когда я стал часто бывать у Соллогубов, но больше у жены его, графини Софьи Михайловны (урожденной графини Виельгорской), чем у него, потому что он то и
дело уезжал в Петербург, где состоял
на какой-то службе, кажется по тюремному ведомству.
Мое юношеское любовное увлечение
оставалось в неопределенном status quo. Ему сочувствовала мать той еще очень молодой девушки, но от отца все скрывали. Семейство это уехало за границу. Мы нередко переписывались с согласия матери; но ничто еще не было выяснено. Два-три года мне нужно было иметь перед собою, чтобы стать
на ноги, найти заработок и какое-нибудь"положение". Даже и тогда
дело не обошлось бы без борьбы с отцом этой девушки, которой тогда шел всего еще шестнадцатый год.
И до театра и после него (еще засветло) я проехал по Невскому и Морским, и в памяти моей
остался патруль жандармов, который я повстречал
на Морской около пешеходного мостика, где дом, принадлежащий министерству внутренних
дел.
По русской истории я не готовился ни одного
дня на Васильевском острову. В Казани у профессора Иванова я прослушал целый курс, и не только прагматической истории, но и так называемой «пропедевтики», то есть науки об источниках вещных и письменных, и, должно быть, этого достаточно было, чтобы через пять с лишком лет кое-что да
осталось в памяти.
Ко мне никто оттуда не обращался. Но у"Искры"
остался против меня зуб, что и сказалось позднее в нападках
на меня, особенно в сатирических стихах Д.Минаева. Личных столкновений с Курочкиным я не имел и не был с ним знаком до возвращения моего из-за границы, уже в 1871 году. Тогда"Искра"уже еле дотягивала свои
дни. Раньше из Парижа я сделался ее сотрудником под псевдонимом"Экс-король Вейдавут".
Меня начало усиленно тянуть в Россию. Последние деньги, какие у меня еще
оставались, я расчел так, чтобы успеть доехать до Петербурга, заехав
на два
дня в Гейдельберг, где тогда жило семейство той девушки, с которой я мечтал еще так недавно обвенчаться.
Меня не смутило и то, что я отправляюсь
на такой юг летом и рискую попасть
на большие жары и
оставаться в Мадриде в духоте городской жизни. Но молодость брала свое. Не смущало меня и то, что я не имел никаких добавочных средств для этой поездки. И тут Наке явился «мужем совета». Выхлопотывая себе даровой проезд, он и мне выправил безденежный билет до Мадрида. Сам он уехал раньше меня за несколько
дней. А меня что-то тогда задержало.
И в эти тяжкие
дни Огарева не раз сказала мне про Тургенева то, что я уже приводил в печати, как она просила его
остаться хоть еще сутки, чтобы выждать кризис, но он заторопился в Баден, а между тем ездил
на казнь Тропмана. Это и меня очень покоробило, и я не счел нужным умолчать об этом, что, может быть, мне и пеняли. Но я до сих пор помню слова подруги Герцена...
Меня сильнее, чем год и два перед тем, потянуло
на родину, хотя я и знал, что там мне предстоит еще усиленнее хлопотать о том, чтобы придать моим долговым
делам более быстрый темп, а стало быть, и вдвое больше работать. Но я уже был сотрудником"Отечественных записок", состоял корреспондентом у Корша, с которым
на письмах
остался в корректных отношениях, и в"Голосе"Краевского. Стало быть, у меня было больше шансов увеличить и свои заработки.
Потом, через год, много через два года, и он пришел опять в прежнее свое настроение, но тогда
на него жалко было смотреть. Весь его мир сводился ведь почти исключительно к театру. А война и две осады Парижа убили, хотя и временно, театральное
дело. Один только театр"Gymnase"
оставался во все это время открытым, даже в последние
дни Коммуны, когда версальские войска уже начали проникать сквозь бреши укреплений.
Тогда я с ним встречался в интеллигентных кружках Москвы. Скажу откровенно: он мне казался таким же неуравновешенным в своей психике;
на кого-то и
на что-то он сильнейшим образом нападал, — в этот раз уже не
на Герцена, но с такими же приемами разноса и обличения. Говорили мне в Ницце, что виновницей его возвращения
на родину была жена, русская барыня, которая стала нестерпимо тосковать по России, где ее муж и нашел себе
дело по душе, но где он
оставался все таким же вечным протестантом и обличителем.
Моралисты и философы, аскеты и мистики привыкли презирать чувственность, и самое слово получило ассоциации и привкусы, которые нелегко забываются: для одних она есть греховное, плотское пленение духа, нечто во всяком случае подлежащее преодолению, для других она есть скверная, хотя и неустранимая, примесь, которою загрязняется чистота трансцендентальных или логических схем, необходимый трамплин для мышления, или тот неразложимый осадок, который
остается на дне гносеологической реторты и не улетучивается ни от каких идеалистических реактивов.
Пока что дядя Тимоха трудился, просиживая все ночи до рассвета в своем балагане и собирая, как он выражался, «детишкам на молочишко». Под утро появлялся в кабаке подручный, который и
оставался на день, а сам Тимофей Власьич, на той же лошади, на которой приезжал подручный, отправлялся домой. Подручный, как мы знаем, на вопрос о хозяине, задаваемый редкими дневными посетителями, отвечал одной и той же фразой:
Неточные совпадения
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За
дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А
на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой.
На другой
день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Словом сказать, в полчаса, да и то без нужды, весь осмотр кончился. Видит бригадир, что времени
остается много (отбытие с этого пункта было назначено только
на другой
день), и зачал тужить и корить глуповцев, что нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного и монетного промыслов, ни путей сообщения, ни даже статистики — ничего, чем бы начальниково сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.
Присутственные места запустели; недоимок накопилось такое множество, что местный казначей, заглянув в казенный ящик, разинул рот, да так
на всю жизнь с разинутым ртом и
остался; квартальные отбились от рук и нагло бездействовали: официальные
дни исчезли.
Выступил тут вперед один из граждан и, желая подслужиться, сказал, что припасена у него за пазухой деревянного
дела пушечка малая
на колесцах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой забаве несказанно, сел
на лужок и начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились, а до обеда все еще много времени
остается.