Неточные совпадения
И мог ли этот нижегородский гимназист мечтать, что
в этом самом Малом
театре, куда он
попал на Масленице 1853 года, через восемь всего лет,
в декабре 1861 года, он будет раскланиваться из министерской ложи публике на первом представлении «Однодворца»,
в бенефис Садовского, игравшего главную роль.
Потом она, как известно,
попала статисткой
в театр, где ее заметил Живокини и перетащил
в Москву, и
в два-три года она стала любимицей публики, полуграмотная, силой таланта и необычайной искренности.
Но газеты занимались тогда
театром совсем не так, как теперь. У нас
в доме, правда, получали «Московские ведомости»; но читал их дед; а нам
в руки газеты почти что не
попадали. Только один дядя, Павел Петрович, много сообщал о столичных актерах, говаривал мне и о Садовском еще до нашей поездки
в Москву. Он его видел раньше
в роли офицера Анучкина
в «Женитьбе». Тогда этот офицер назывался еще «Ходилкин».
Попадали мы на исторический спектакль. Это было первое представление «Трубадура»,
в бенефис баритона Дебассини, во вновь отделанной зале Большого
театра с ее позолотой, скульптурной отделкой и фресками.
Я
попал в Александрийский
театр на бенефис А.И.Шуберт, уже и тогда почти сорокалетней ingenue, поражавшей своей моложавостью. Давали комедию"Капризница"с главной ролью для бенефициантки. Но не она заставила меня мечтать о моей героине, а тогдашняя актриса на первое амплуа
в драме и комедии, Владимирова. Ее эффектная красота, тон, туалеты
в роли Далилы
в переводной драме Октава Фёлье взволновали приезжего студента. И между этим спектаклем и замыслом первой моей пьесы — несомненная связь.
Печальное воспоминание оставила во мне"Александринка"после воскресного спектакля, куда я
попал в первый раз, переезжая
в Дерпт
в ноябре 1855 года, — особенно во мне, получившем от московского Малого
театра еще
в 1853 году такой сильный заряд художественных впечатлений.
Театр слишком меня притягивал к себе. Я
попал как раз к приезду нового директора, Л.Ф.Львова, брата композитора, сочинившего музыку на"Боже, царя храни". Начальник репертуара был некто Пельт, из обруселой московской семьи французского рода, бывший учитель и гувернер, без всякого литературного прошлого, смесь светского человека с экс-воспитателем
в хороших домах.
"Свои люди — сочтемся!"
попала на столичные сцены только к 61-му году. И
в те зимы, когда
театр был мне так близок, я не могу сказать, чтобы какая-нибудь пьеса Островского, кроме"Грозы"и отчасти"Грех да беда", сделалась
в Петербурге репертуарной, чтобы о ней кричали, чтобы она увлекала массу публики или даже избранные зрителей.
С тех пор я более уже не видал Ристори ни
в России, ни за границей вплоть до зимы 1870 года, когда я впервые
попал во Флоренцию, во время Франко-прусской войны. Туда приехала депутация из Испании звать на престол принца Амедея.
В честь испанцев шел спектакль
в театре"Николини", и Ристори, уже покинувшая
театр, проиграла сцену из"Орлеанской девы"по-испански, чтобы почтить гостей.
С годами, конечно, парижские
театры драмы приелись, но я и теперь иногда люблю
попасть на утренний спектакль
в"Ambigu", когда удешевленные цены делают театральную залу еще более демократичной. А тогда,
в зиму 1865–1866 года, эта публика была гораздо характернее. Теперь и она стала более чинной и мещански чопорной.
Попадал я
в самый бойкий момент сезона, во время скачек, и увидал сейчас же весь Париж бульваров и
театров, вплоть до кокоток, лица которых примелькались вам и
в парижских кафе. Еле нашел я мансарду,
в скромном отельчике «Deutsher Hof» (и теперь еще существующем, но с другой вывеской) и отправился сейчас же к зданию «Conversation», к той Promenade, с описания которой начинается тургеневский «Дым».
Чего-нибудь
в таком роде по игре и репертуару не создала до сих пор ни одна из европейских столиц, не исключая и Парижа. Только
в Италии не переводились народные
театры и репертуар на местных диалектах — венецианском, ломбардском, пьемонтском, неаполитанском. Они не только не
падают, а теперь,
в начале XX века, добиваются даже всемирной известности, как те сицилийские труппы с их capi-comici (директорами комических
театров), которые доезжают даже до наших столиц.
Шекспиром я и хотел прежде всего насытиться
в Бург-театре. И мне случалось там (
в оба моих зимних сезона
в 1868–1869 и 1870 годах)
попадать на такие серии шекспировских пьес, какие не давались тогда нигде — ни
в Мюнхене, ни
в Берлине, и всего менее
в Лондоне и вообще
в Англии. Где же, кроме тогдашней Вены, могли вы ходить на цикл шекспировских хроник, дававшихся восемь дней кряду? Для такого друга
театра, каким был я, это являлось настоящим объедением.
Пьес за все четыре с лишком года, проведенных за границей, я не писал и, вернувшись, стоял совершенно вдалеке от театральной сферы. Но я
в 1868 году, когда жил
в Лондоне, мог
попасть в заведующие труппой Александрийского
театра.
Мы с ним возобновили старое знакомство, но мне — увы! — нечего было предложить ему. У меня не было никакой новой пьесы, когда я приехал
в январе 1871 года, а та комедия, которую я написал к осеннему сезону, на сцену не
попала. Ее не пропустил"Комитет", где самым влиятельным членом был Манн, ставивший свои комедии на Александрийском
театре.
В нем я узнавал актеров и актрис тогдашнего Нижегородского
театра: первый актер Милославский, впоследствии известный антрепренер на юге, и сестры Стрелковы (
в романе они называются Бушуевы), из которых старшая Ханея Ивановна
попала в Московский Малый
театр и играла
в моей комедии"Однодворец"уже
в амплуа старух, нося имя своего мужа Таланова.
Но и он — во что обратился с годами? Из"страшного"анархиста и коммуниста сделался дельцом,
попал в железнодорожные воротилы, добился амнистии и приехал на место с крупным окладом
в Петербург, где я с ним и столкнулся раз
в Михайловском
театре.
Неточные совпадения
Алина выплыла на сцену маленького, пропыленного
театра такой величественно и подавляюще красивой, что
в темноте зала проплыл тихий гул удивления, все люди как-то покачнулись к сцене, и казалось, что на лысины мужчин, на оголенные руки и плечи женщин
упала сероватая тень. И чем дальше, тем больше сгущалось впечатление, что зал, приподнимаясь, опрокидывается на сцену.
Самгин чувствовал себя человеком, который случайно
попал за кулисы
театра,
в среду третьестепенных актеров, которые не заняты
в драме, разыгрываемой на сцене, и не понимают ее значения. Глядя на свое отражение
в зеркале, на сухую фигурку, сероватое, угнетенное лицо, он вспомнил фразу из какого-то французского романа:
Эта уличная женщина — вонючая, грязная вода, которая предлагается тем, у кого жажда сильнее отвращения; та,
в театре, — яд, который незаметно отравляет всё, во что
попадает.
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки
падалью. Ваши отцы, мужья и братья приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они
в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают
в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как
в театр, то вы должны выслушать правду прямо
в лицо.
— Да-с, будешь и
театры представлять, как
в зной-то
палит, а
в дождь поливает! Смиряемся-с. Терпим и молчим.
В терпении хотим стяжать души наши… так, что ли, батя?