Что бы я ни описывал в своих корреспонденциях и фельетонах в две русские газеты, все это было — по размерам материала, по картинам лондонской жизни — гораздо обширнее, своеобразнее и внушительнее, чем любая
страница из жизни другой"столицы мира" — Парижа.
Неточные совпадения
Ему пришла в голову прежняя мысль «писать скуку»: «Ведь
жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит в самой
жизни, как лежат в природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна
из сторон
жизни: что ж, пойду, и среди моего романа вставлю широкую и туманную
страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись в меня, будут красками и колоритом… картина будет верна…»
Я оборвал фразу и водрузил трубку на место. Это было внезапным мозговым отвращением к бесцельным словам, какие начал я произносить по инерции. Что переменилось бы, узнай я, куда уехала Биче Сениэль? Итак, она продолжала свой путь, — наверное, в духе безмятежного приказания
жизни, как это было на набережной, — а я опустился в кресло, внутренне застегнувшись и пытаясь увлечься книгой, по первым строкам которой видел уже, что предстоит скука счетом
из пятисот
страниц.
О, если б я, от дней тревог // Переходя к надежде новой, //
Страницу мрачную былого //
Из книги
жизни вырвать мог! // О, если б мог я заглушить // Укор, что часто шепчет совесть! // Но нет! Бесплодной
жизни повесть // Слезами горькими не смыть!
Одна русская школьная память, которая затверживает тридцать
страниц, без пропуска единого слова,
из вступления во «Всеобщую историю» Шрекка, в состоянии удержать в своем мозговом хранилище имена и отчества целой фаланги лиц, о которых вам в
жизни приходилось слышать и с которыми случалось вам говорить или переписываться.