Неточные совпадения
В моем родном городе Нижнем (где я родился и жил безвыездно почти до окончания
курса) и тогда уже было два средних заведения: гимназия (полуклассическая, как везде) и дворянский институт, по
курсу такая же гимназия, но с прибавкой некоторых предметов, которых у нас не
читали. Институт превратился позднее в полуоткрытое заведение, но тогда он был еще интернатом и в него принимали исключительно детей потомственных и личных дворян.
Да и старший мой дядя — его брат, живший всегда при родителях, хоть и опустился впоследствии в провинциальной жизни, но для меня был источником неистощимых рассказов о Московском университетском пансионе, где он кончил
курс, о писателях и профессорах того времени, об актерах казенных театров, о всем, что он
прочел. Он был юморист и хороший актер-любитель, и в нем никогда не замирала связь со всем, что в тогдашнем обществе, начиная с 20-х годов, было самого развитого, даровитого и культурного.
Знаменитого цивилиста мне не привелось слушать ни на первом, ни на втором
курсе: гражданского права нам, камералистам, не
читали. Позднее он перешел в Петербургский университет, где и сделался его украшением.
Вообще, словесные науки стояли от нас в стороне. Посещать чужие лекции считалось неловким, да никто из профессоров и не привлекал. Самый речистый и интересный был все-таки Иванов, который
читал нам обязательныйпредмет, и целых два года. Ему многие, и не словесники, обязаны порядочными сведениями по историографии. Он
прочел нам целый
курс „пропедевтики“ с критическим разбором неписьменных и письменных источников.
Киттары
читал нам практическую механику, а с третьего
курса — технологию, и
читал занимательно, живо, разнообразно.
Из остальных профессоров по кафедрам политико-юридических наук пожалеть, в известной степени, можно было разве о И.К.Бабсте, которого вскоре после того перевели в Москву. Он знал меня лично, но после того, как еще на втором
курсе задал мне перевод нескольких глав из политической экономии Ж. Батиста Сэя, не вызывал меня к себе, не давал книг и не спрашивал меня, что я
читаю по его предмету. На экзамене поставил мне пять и всегда ласково здоровался со мною. Позднее я бывал у него и в Москве.
Наукой, как желал работать я, никто из них не занимался, но все почти кончили
курс, были дельными медиками, водились и любители музыки, в последние 50-е годы стали
читать русские журналы, а немецкую литературу знали все-таки больше, чем рядовые студенты в Казани, Москве или Киеве.
В церкви сходились все, и в доме старшего священника, который в то же время
читал для православных обязательный
курс не только богословия и церковной истории, но психологии и логики.
Масса остзейцев из своих гимназий (где уже
читали русский язык), оканчивая
курс с порядочными теоретическими познаниями, совершенно забывали русский язык к окончанию
курса в университете.
А в Дерпте на медицинском факультете я нашел таких ученых, как Биддер, сотрудник моего Шмидта, один из создателей животной физиологии питания, как прекрасный акушер Вальтер, терапевт Эрдман, хирурги Адельман и Эттинген и другие. В клиниках пахло новыми течениями в медицине,
читали специальные
курсы (privatissima) по разным отделам теории и практики. А в то же время в Казани не умели еще порядочно обходиться с плессиметром и никто не
читал лекций о «выстукивании» и «выслушивании» грудной полости.
Русскую литературу
читал интересный москвич, человек времени Надеждина и Станкевича, зять Н.Полевого, Михаил Розберг; но этот
курс сводился к трем-четырем лекциям в семестр.
Лабуле занимал кафедру государственного права европейских держав, но выбором своих тем не стеснялся и систематических
курсов не
читал.
В Сорбонне красиво, с ораторским подъемом
читал профессор-писатель Сан-Рене Таландье интересные
курсы, больше о классических писателях Франции, например о Мольере, и хорошо готовился к своим чтениям.
К Тэну я взял рекомендательною записку от Фр. Сарсе, его товарища по выпуску из Высшей нормальной школы. Но в это время я уже ходил на его
курс истории искусств.
Читал он в большом"эмицикле"(полукруглом зале) Ecole des beaux-arts. И туда надо было выправлять билет, что, однако, делалось без всякого затруднения. Аудитория состояла из учеников школы (то, что у нас академия) с прибавкою вот таких сторонних слушателей, как я. Дамы допускались только на хоры, и внизу их не было заметно.
Неточные совпадения
— Вот видите: мне хочется пройти с Марфенькой практически историю литературы и искусства. Не пугайтесь, — поспешил он прибавить, заметив, что у ней на лице показался какой-то туман, —
курс весь будет состоять в чтении и разговорах… Мы будем
читать все, старое и новое, свое и чужое, — передавать друг другу впечатления, спорить… Это займет меня, может быть, и вас. Вы любите искусство?
Если обратишься с этим вопросом к
курсу географии, получишь в ответ, что пространство, занимаемое колониею, граничит к северу рекою Кейскамма, а в газетах, помнится,
читал, что граница с тех пор во второй или третий раз меняет место и обещают, что она не раз отодвинется дальше.
— Нисколько. Я как
прочел, то тотчас и подумал, что этак все и будет, потому что я, как только умрет старец Зосима, сейчас должен буду выйти из монастыря. Затем я буду продолжать
курс и сдам экзамен, а как придет законный срок, мы и женимся. Я вас буду любить. Хоть мне и некогда было еще думать, но я подумал, что лучше вас жены не найду, а мне старец велит жениться…
Когда с Веры Павловны была снята обязанность
читать вслух, Вера Павловна, уже и прежде заменявшая иногда чтение рассказами, стала рассказывать чаще и больше; потом рассказы обратились во что-то похожее на легкие
курсы разных знаний.
В конце 1843 года я печатал мои статьи о «Дилетантизме в науке»; успех их был для Грановского источником детской радости. Он ездил с «Отечественными записками» из дому в дом, сам
читал вслух, комментировал и серьезно сердился, если они кому не нравились. Вслед за тем пришлось и мне видеть успех Грановского, да и не такой. Я говорю о его первом публичном
курсе средневековой истории Франции и Англии.