Стонала вся слобода. Это был неясный, но сплошной гул, в котором нельзя было различить ни одного
отдельного звука, но который всей своей массой представлял едва сдерживаемую боль сердца.
Когда дремота все гуще застилала его сознание, когда смутный шелест буков совсем стихал и он переставал уже различать и дальний лай деревенских собак, и щелканье соловья за рекой, и меланхолическое позвякивание бубенчиков, подвязанных к пасшемуся на лугу жеребенку, — когда все
отдельные звуки стушевывались и терялись, ему начинало казаться, что все они, слившись в одну стройную гармонию, тихо влетают в окно и долго кружатся над его постелью, навевая неопределенные, но удивительно приятные грезы.
Подавленные этой сценой, разыгравшейся поразительно быстро, мы с Коноваловым смотрели на улицу во тьму и не могли опомниться от плача, рева, ругательств, начальнических окриков, болезненных стонов. Я вспоминал
отдельные звуки и с трудом верил, что всё это было наяву. Страшно быстро кончилась эта маленькая, но тяжелая драма.
И еще долго-долго слышатся откуда-то издали
отдельные звуки, смягчаемые грустной тишиной вечера: то коснется до слуха однообразное пиликанье гармоники, то сердитый без сомнения, фельдфебельский голос, то внезапно вырвавшееся звонкое ржание жеребенка…
Неточные совпадения
Иногда опять все кругом делается необыкновенно ясно: именно, основой всего является число, известный механический ритм, из которого, как
звуки из
отдельных колебаний воздушной волны, развивается весь остальной мир.
Я думаю, многие из оканчивавших испытывают и теперь в большей или меньшей степени это настроение «последнего года». Образование должно иметь свой культ, подымающий
отдельные знания на высоту общего смысла. Наша система усердно барабанит по
отдельным клавишам. Разрозненных
звуков до скуки много, общая мелодия отсутствует… Страх, поддерживающий дисциплину, улетучивается с годами и привычкой. Внутренней дисциплины и уважения к школьному строю нет, а жизнь уже заглядывает и манит из-за близкой грани…
Я, кажется, чувствовал, что «один в лесу» — это, в сущности, страшно, но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести
звука и только слушал то тихий свист, то звон, то смутный говор и вздохи леса, сливавшиеся в протяжную, глубокую, нескончаемую и осмысленную гармонию, в которой улавливались одновременно и общий гул, и
отдельные голоса живых гигантов, и колыхания, и тихие поскрипывания красных стволов…
Лицо слепого, вместе с напряженным вниманием, выражало удовольствие; он, видимо, любовался каждым
отдельным тоном, и уже в этой чуткой внимательности к элементарным
звукам, составным частям будущей мелодии, сказывались задатки артиста.
И вдруг голова толпы точно ударилась обо что-то, тело ее, не останавливаясь, покачнулось назад с тревожным тихим гулом. Песня тоже вздрогнула, потом полилась быстрее, громче. И снова густая волна
звуков опустилась, поползла назад. Голоса выпадали из хора один за другим, раздавались
отдельные возгласы, старавшиеся поднять песню на прежнюю высоту, толкнуть ее вперед: