Неточные совпадения
Монофизитство — христианское религиозно-философское учение, отрицающее возможность смешения в Иисусе Христе двух
природ:
божественной и человеческой.
Но насколько он из него выходит и делает предметом размышления что-либо из вещей
божественных (των μετά θεόν), рассекается это единение, которое превыше разумения, и в коем, находясь в соединении с Богом, по сопричастности Божеству, он и сам становится Богом и слагает с себя естественный закон своей собственной
природы».].
В мифе констатируется встреча мира имманентного — человеческого сознания (как бы мы его ни расширяли и ни углубляли), и мира трансцендентного,
божественного, причем трансцендентное, сохраняя свою собственную
природу, в то же время становится имманентным, а имманентное раскрывается, чувствуя в себе внедрение трансцендентного.
Миф возникает из религиозного переживания, почему и мифотворчество предполагает не отвлеченное напряжение мысли, но некоторый выход из себя в область бытия
божественного, некое богодейство, — другими словами, миф имеет теургическое происхождение и теургическое значение [По определению В. С. Соловьева, задача «свободной теургии» — «осуществление человеком
божественных сил в самом реальном бытии
природы» (Соловьев В. С. Соч.
«Тот, кто мудро познал, как надо любить (έ ρφν) Бога, который превыше слова и знания и всяческого отношения в каком бы то ни было смысле и свободен от
природы (έζηρμένου και φύσεως), кто оставит все чувственное и мыслимое, всякое время и вечность (αιώνα) и место, и вполне освободится наконец от всякой действенности (ενεργείας), возбуждаемой чувствами, или словом, или умом, тот достигнет несказанным и непостижимым образом
божественной сладости, превосходящей слово и ум; этот путь и слово ведомы только подающему таковую благодать Богу и удостоившимся ее получить от Бога, здесь не привносится ничего природного или книжного, раз уже все, что может быть сказано или познано, совершенно преодолено и покрыто молчанием» [Migne, 91. col. 1153 (Ambiguorum liber), ό δε θεός απλώς και αορίστως υπέρ πάντα τα οντά εστί, τα περιέχοντα τε καί περιεχόμενα… αρά σωφρόνως ό διαγνούς πώς έρ^ν του θεού δει, του υπέρ λόγον καί γνώσιν και πάσης απλώς της οιασδήποτε παντάπασι σχέσεως, έζηρημένου και φύσεως, πάντα τα αίσθητά καί νοητά καί πάντα χρόνον και αιώνα καί τόπον ασχέτως παρελεύσεται καί πάσης τελευταϊον όλης της Kai αϊσθησιν και λόγον καί νουν ενεργείας εαυτόν ύπερφυώς απογυμνώσας ά'ρ'ρήτως τε καί αγνώστως της υπέρ λόγον καί νουν θείας τερπνότητος έπιτεύξεται, καθ' δν οϊδε τρόπον τε καί λόγον ό την τοιαύτην δωρούμενος χάριν θεός καί οίταύτην παρά θεοΰ λαβείν αξιωθέντες, οϋκετ ουδέν φυσικόν ή γραπτόν έαυτφ συνεπικομιζόμενος, πάντων αύτφ των λεχθήναι ή γνωσθήναι δυναμένων παντελώς ύπερβαθέντων καί κατασιγασθέντων.].
Ибо сверху донизу, т. е. от небесных сущностей до низших тел этого мира, всякий порядок
природы постольку приближается к
божественной ясности, проникает как понимание в сокрытое [Впрочем, по Эриугене, «и небесные силы необходимо несвободны от незнания, и им остаются неведомы тайны
божественной мудрости» (II, стр.28).].
«В вечности, как безосновности, вне (
божественной, несозданной)
природы не существует ничто, кроме тишины без сущности, вечный покой ни с чем не сравнимый (ohne Gleichen), безосновность (Ungrund) без начала и конца.
«Fiat есть терпкая матка (herbe Matrix) в первой воле отца, и оно схватывает (fasst) и держит
природу, которую дух формирует рожденную от Меркурия, и это есть дух Божий» [IV, 41, § 48, ср. 483, § 2, 510, § 27.]. «Das göttliche Schuf, als die Begierde der ewigen Natur, welche das Fiat der Kräfte heisst» [
Божественное творение, как страстное желание вечной
природы, называется творческим «Да будет» (нем.).] [IV, 495, § 13.], и соответствует в системе Беме «да будет» Моиссеевой космогонии.
Столь же в бемовском духе развито и следующее объяснение мирового зла и несовершенства из
божественной полноты: «На вопрос, почему Бог не создал всех людей таким образом, чтобы они руководствовались одним только разумом, у меня нет другого ответа, кроме следующего: конечно, потому что у него было достаточно материала для сотворения всего, от самой высшей степени совершенства до самой низшей; или, прямее говоря, потому, что законы
природы его настолько обширны, что их было достаточно для произведения всего, что только может представить себе бесконечный ум» (ib., 62)134.].
Беме в изд. Шиблера), рождается
Божественная Троица, Бог до
природы, а уж из нее «выраждается» (Ausgeburt, по часто повторяющемуся выражению Беме) и наш мир.
В вечной
природе существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил
природы) определяет себя к
божественному единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
Тварная
природа, по общему смыслу системы Беме, есть последняя, наиболее периферическая форма откровения или
божественного самопорождения.
Поэтому при противопоставлении творения и эманации главный спор идет не о Боге, но о мире, не о
божественной основе мира, но об его тварной
природе: есть ли мир только пассивно рассеивающая и ослабляющая лучи
божественного света среда, или же он по-своему собирает, отражает и проявляет их? есть ли особый фокус мира, возможен ли мир наряду с Абсолютным и как и в каком смысле возможен?
Божественные ипостаси принимают у Шеллинга, по его собственному выражению, «die Natur und Funktion kosmischer, demiurgisiher Kräfte» (340) [
Природу и функцию космических, демиургических сил (нем.).].
Бесспорно, все в
природе исполнено
божественного смысла, вся она есть символ Бога (как это с особенной живостью чувствовал Карлейль), углублением в эту символику порождается пафос поэтов, натурфилософов, мистиков, магов.
Итак, метафизическая
природа Софии совершенно не покрывается обычными философскими категориями: абсолютного и относительного, вечного и временного,
божественного и тварного.
Для того, кто хочет в ней видеть лишь Афродиту Пандемос-Простонародную, тот такою ее и имеет, ибо таков он сам [Так бесы извратили в себе ангельскую свою
природу — это очень ясно показано в «
Божественной и истинной философии» Пордеджа.].
Красота в
природе и красота в искусстве, как явления
божественной Софии, Души Мира, имеют одну сущность.
По
природе своей не злы и демоны, — они могут вносить порчу, но не могут уничтожить бытия, и злоба их состоит в прекращении участия в дарах
божественных.
Православная Церковь чтит зачатие Богоматери, предвозвещенное ангелом «богоотцам» Иоакиму и Анне (подобно тому, как она чтит и зачатие св. пророка Иоанна Предтечи), но в то же время не изъемлет этого зачатия из общего порядка
природы, не провозглашает его «непорочным» в католическом смысле [В службе Зачатию Богородицы (Минея месячная, декабрь), в стихирах на «Господи воззвах» читаем: «Пророческая речения ныне исполняются: гора бо святая в ложеснах водружается; лествица
божественная насаждается: престол великий царев приуготовляется: место украшается боговходимое; купина неопалимая начинает прозябати, мироположница святыни уже истекает…
Как образ Божий, он имеет формально
природу Божества, есть бог in potentia и только в силу этой
божественной потенциальности способен к «обожению».
Оно имеет в виду оттенить, что
природа Христа помимо непричастности греху была не человеческая только, а и
божественная.
Таково, напр., учение Ария, рассматривавшего Христа как тварное существо, или учение Аполлинария, наоборот, растворявшее человеческую стихию в
божественной Его
природе.
Когда же распространившееся христианство силою вещей сделалось и общеимперской религией, перед теократическим сознанием его встал новый вопрос: какова же
природа власти христианского императора и поглощено ли в ней начало звериное
божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
Муки полнейшего разочарования в себе и в своем пути, а в то же время нежелание и неспособность принять это разочарование, и вдобавок еще сознание высшей своей
природы и мучительно завистливое влечение к
божественному миру — терзают душу невыразимыми на человеческом языке страданиями.
Что касается первого, то мы не можем указать причины такой непоправимости человеческой
природы, ибо
божественная благодать исцеляет, восполняет, дает силу жизни.