Неточные совпадения
Как связанная не с субстанциальностью, но модальностью человеческого существа, как плод первородного греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя
в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «по ту сторону добра и зла»; также и дети, состояние которых, по слову Спасителя, является живой
нормой Царствия Божия [«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете
в Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
Противоречие логическое проистекает из ошибки
в мышлении, из несоответствия мышления своим собственным
нормам, оно имманентно
в своем происхождении и объясняется недостаточным овладением предметом мысли со стороны логической формы.
Тварь есть всеединство,
в котором все осуществляет себя чрез множественность, причем единство для нее есть задача или
норма.
Мир идей, идеальное все, актуально содержащееся
в Софии, для мира тварного существует не только как основа или причинность (
в вышеуказанном смысле), но и как
норма, предельное задание, закон жизни, аристотелевская энтелехия
в отношении к потенциальному состоянию бытия.
Каждое существо имеет свою идею-норму, оно ищет и творит себя по определенному, ему одному, его идее свойственному образу, но это потому, что оно
в сверхвременной природе своей имеет эту идею как единственное подлинное бытие свое, το όντως öv, как свою неповторяемую и ни с чем не смешиваемую индивидуальность.
Дети
в своем мышлении являются выше или ниже логического разума, но во всяком случае вне его, и тем не менее сам воплотившийся Логос мира указал
в них
норму совершенного бытия, «ибо им принадлежит Царствие Божие» [Точнее: «ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф. 19:14).
Павел: «если есть тело душевное, есть и духовное — πνευματικόν» (1 Кор. 15:44), и именно такая телесность и содержит
в себе онтологическую
норму тела.
Каждое из этих устремлений страждет разъединением и
в нем находит границу,
норму же имеет
в преодолевающем «отвлеченность» задании целого, жизни
в триединстве истины, добра, красоты.
Новое рождение указано здесь
в качестве задачи супружества, как внутренняя его
норма, и на этой основе строится вся полнозвучная гамма человеческих отношений
в семье,
в которой с такой мудрой прозорливостью усмотрел существо человеческого общества Η. Φ. Федоров: муж, жена, отец, брат, сестра, деды, внуки — во все стороны разбегающиеся побеги и ветви Адамова древа.
Соединение полов, зачатие и рождение, есть, по изначальному определению Божию,
норма пола [Об этом с исключительной прозорливостью учит
в своей антропологии А. Н. Шмидт (цит. соч.), которая грешит разве только недостаточным признанием этой
нормы для человечества
в земном его бытии.].
Духовно-телесное соединение двух
в одну плоть, как оно дано
в норме творения и как оно хотя бы слабо, но все же предощущается
в браке
в меру духовного возраста супругов, связано
в то же время и с чувством разъединения, убийства, тоски по утрате чего-то дорогого и чистого.
Исчерпывающей
нормой отношений между полами не может быть одна влюбленность жениха и невесты, соединенная с отрицанием брака (хотя
в антитетике любви бесспорно присутствует и этот мотив: влюбленные
в известный момент любви не хотят брака).
Эта внутренняя
норма любви, по которой сама она творит себе суд, не содержит
в себе ничего противоречивого, как нет противоречия, напр.,
в том, что человек одновременно есть отец и сын, муж и брат или мать и дочь, сестра и жена.
Или брак, который тоже представляет собой особый вид аскезы
в поле, или духовно монашествующее девство, прямой путь половой аскезы: таковы две предустановленные
нормы, указующие путь чистой и достойной половой жизни.
Из того изображения Страшного суда, которое дается
в Евангелии (Мф. 25:31–46), явствует, что все человечество будет судимо по некоторой имманентной
норме человечности, которая вместе с тем окажется и мерой Христовой.
Если грехопадение сопровождалось глубоким извращением
в жизни пола, являлось прежде всего болезнью первозданного брака, то
в искуплении следует видеть оздоровление природы брака, благодаря которому онтологически он становится уже «во Христа и во Церковь», соответствует его внутренней естественной
норме, вытекающей из полноты образа Божия
в человеке.
Во Христе заключается не только высшая и единственная
норма долженствования для человека, но и закон человеческого бытия, хотя это и раскроется лишь
в конце нашего зона, на Страшном Суде.
Что такое эстетическое оскудение отнюдь не составляет
нормы церковной жизни, об этом красноречивей всего свидетельствует несравненная красота православного культа и художественные сокровища его литургики [Знаменательно
в этом отношении явление К. Н. Леонтъева, эстета из эстетов, и, однако, нашедшего себе религиозный и эстетический приют
в лоне православия,
в тиши Афона и Оптиной, на послушании у старца Амвросия, и кончившего дни иноком Климентом.
Однако сама по себе эта власть христианских монархов имела еще ветхозаветную при роду, находя свой прототип и высшую
норму в ветхозаветных теократических царях Давиде и Соломоне, также представляющих собой лишь прообразы теократии, а не исполнение ее.
Поэтому цезарепапизм здесь мог являться лишь злоупотреблением, когда ложные притязания власти не встречали достаточного противодействия
в народе церковном, а не
нормой или правомерным актом.].
Определяющим
в нем, бесспорно, является один мотив — аскетический, и для него
нормой является аскетическая культура и аскетическая общественность (до известной степени черта эта свойственна и платонизму).
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и
в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «
Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же
в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная
в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
— Вот
в этих
нормах ваших и спрятаны все основы социального консерватизма.
— Как видите, пред вами — типичный неудачник. Почему? Надо вам сказать, что мою способность развязывать процессуальные узлы, путаницу понятий начальство весьма ценит, и если б не это, так меня давно бы уже вышибли из седла за строптивость характера и любовь к обнажению противоречий.
В практике юристов важны не люди, а
нормы, догмы, понятия, — это вам должно быть известно. Люди, с их деяниями, потребны только для проверки стойкости понятий и для вящего укрепления оных.
Он мог бы одинаково свободно и с равной силой повторить любую мысль, каждую фразу, сказанную любым человеком, но он чувствовал, что весь поток этих мыслей требует ограничения
в единую
норму, включения
в берега,
в русло.
— Как
в цирке, упражняются
в головоломном, Достоевским соблазнены, — говорил Бердников. — А здесь интеллигент как раз достаточно сыт, буржуазия его весьма вкусно кормит. У Мопассана — яхта, у Франса — домик, у Лоти — музей. Вот, надобно надеяться, и у нас лет через десять — двадцать интеллигент получит
норму корма, ну и почувствует, что ему с пролетарием не по пути…