Неточные совпадения
Пример подобного отношения являет тот же Кант, который
в число своих систематически распланированных критик, по мысли его, имеющих обследовать все основные направления и исчерпать все содержание сознания, не включил, однако, особой «критики
силы религиозного суждения», между тем как известно, что трансцендентальная характеристика религии запрятана у него во все три его критики [Нам могут возразить, что таковая четвертая критика у Канта
в действительности имеется,
это именно трактат «Die Religion innerhalb der blossen Vernunft» (написанный
в 1793 году, т. е. уже после всех критик),
в наибольшей степени дающий ему право на титул «философа протестантизма».
То, что постигается здесь, трансцендентно лишь гносеологически, т. е.
в силу ограниченности нашей, а не по сущности (как тригонометрия является нам трансцендентной, пока мы ей не научились или, вернее, пока она
в нашем сознании еще не пробуждена: имманентный характер математического познания
в этом смысле с такой
силой был указан еще Платоном
в его «Федоне»).
При обращении же за помощью к святым последние отнюдь не являются
в качестве таких промежуточных иерархий, заполняющих пропасть между человеком и Богом (ибо
эта бездна незаполнима никаким «эволюционным» процессом и никаким иерархическим восхождением), но лишь как близкие нам и, вместе с нами, предстоящие престолу Господа
силы.
Но
в этом я могу убедиться, только опираясь на чувственное или эстетическое восприятие, его исправляя и углубляя, логическими же доводами никто не может обессилить непосредственной
силы и убедительности моего впечатления.
Он «стучит
в дверь» человеческого сердца, не откроется ли она, но и во всем Своем всемогуществе Он не может открыть ее
силой, ибо
это значило бы уничтожить свободу, т. е. самого человека.
А
это и значит, что нравственность имеет
силу только для человека
в его греховной ограниченности и не имеет абсолютного значения.
Мифу необходимо присуща активность, известная инициатива со стороны трансцендентного, которое хочет
этой встречи, и
в реальности
этой встречи и заключается
сила убедительности мифа.
Не человек действует или «полагает» («setzt») здесь, как
это имеет место
в субъективно-идеалистических построениях, но
в человеке происходит, полагается,
в нем говорят высшие сущности и
силы.
Как и она, магизм ограничивается областью имманентного, он космичен и натурален,
в нем нет никакой «благодати»
в собственном смысле
этого слова, помимо естественной, разлитой во всем мире; и он человечен, поскольку он всецело опирается на мощь человека, на его
силу и энергию.
Но
это соображение имело бы
силу лишь
в том случае, если бы догматические понятия были непосредственным орудием религиозного познания; для такой цели понятия были бы, конечно, негодным средством.
С
этим адогматизмом людей беспринципных и равнодушных не о чем разговаривать: они ниже догмата и ниже религии, и, хотя
в силу количественного своего преобладания они задают теперь тон
в общественном мнении, за ними не стоит ни духовной мощи, ни идейного содержания.
Для Гегеля его система —
это Царствие Божие, пришедшее
в силе, и
эта сила в мышлении, —
это церковь
в логической славе своей.
Но особенно характерно
в этом отношении известное место 6‑й книги «Государства» о благе: «так
это, доставляющее истинность познаваемому и дающее
силу познающему, называй идеей блага, причиной знания и истины, поскольку она познается умом.
Эта божественная Первооснова мира и бытия есть и общая субстанция мира, ибо все обосновывается
в Едином, имеет
в нем и причину, и цель, существует только его животворящей
силой.
«
Это чудо есть единое, которое есть не существующее (μη öv), чтобы не получить определения от другого, ибо для него поистине не существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им сущность (ουσία); ум ведет к сущности, и его природа такова, что она есть источник наилучшего и
сила, породившая сущее, но пребывающая
в себе и не уменьшающаяся и не сущая
в происходящем от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для себя неделимую его природу и желая привести к единству (ένοΰν) душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое» не так, как мы говорим о символе и единице, ибо единица
в этом смысле есть начало количества (ποσού άρχαί), какового не существовало бы, если бы вперед не существовала сущность и то, что предшествует сущности.
«
В человеческой природе нет
силы точно познать существо Божие, а, может быть, еще и мало
это будет сказать об одной человеческой
силе, но, если кто скажет, что и бестелесная тварь ниже того, чтобы вместить и объять ведением бесконечное естество, конечно, не погрешит совершенно… и
сила ангелов не далеко отстоит от нашей малости…
Разум, предоставленный своим
силам, может и должен идти лишь апофатическим путем, положительные же определения Божества могут составлять только предмет откровения и содержатся
в Слове Божием, где сообщаются различные имена Божий; анализу значения
этих имен и посвящен трактат.
Ибо сверху донизу, т. е. от небесных сущностей до низших тел
этого мира, всякий порядок природы постольку приближается к божественной ясности, проникает как понимание
в сокрытое [Впрочем, по Эриугене, «и небесные
силы необходимо несвободны от незнания, и им остаются неведомы тайны божественной мудрости» (II, стр.28).].
Поэтому недостижимая ясность
сил небесных часто называется
в богословии тьмою, чему не надо удивляться, ибо и высшая мудрость сама, которой близки
эти силы, часто обозначается тьмою» (III, сар. 19).
И, однако,
в то же время нельзя сказать, что Бог есть причина мира, ибо
это значило бы превратить абсолютное
в относительное, поставив трансцендентное
в имманентно-непрерывный ряд причин и следствий, истолковать отношения между Богом и миром
в смысле причинной, механической зависимости,
в силу которой каждое последующее с необходимостью вытекает из предыдущего.
В своих сочинениях Беме многократно пытается — все сызнова, но приблизительно из того же материала, — строить и перестраивать свою систему, отсюда такая бесконечная масса повторений
в его сочинениях [Черту
эту Шеллинг называет «Rotation seines Geistes»,
в силу которой он «in jeder seiner Schriften wieder anfängt, die oft genun erklärten Anfänge wieder exponiert, ohne je weiter oder von der Stelle zu kommen»123 (I. c., 124).], однако материал недостаточно слушается своего мастера, изнемогающего под тяжестью его изобилия, и остается
в значительной степени сырым и непереработанным.
Таким исходным элементом для Когена является понятие бесконечно малого.] (по выражению «Логики» Когена); однако коренная разница с Эккегартом
в этом пункте, определяющая и ряд последующих различий, у Беме будет
в том, что у него мир возникает не параллельно с Богом, как Его необходимый коррелат, но
в силу диалектики самого Бога или развития Его природы.
«Мы, христиане, говорим: Бог тройственен (dreifaltig), но един
в существе, обычно даже говорится, что бог тройственен
в лицах,
это плохо понимается неразумными, а отчасти и учеными, ибо Бог не есть лицо кроме как во Христе [Сын же «потому называется лицом, что он есть самостоятельное существо, которое не принадлежит к рождению природы, но есть жизнь и разум природы» (IV, 59, § 68).] (Gott ist keine Person als nur in Christo), но Он есть вечнорождающая
сила и царство со всеми сущностями; все берет свое начало от него.
В вечной природе существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени,
силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из
сил природы) определяет себя к божественному единству или кротости, и благодаря
этому первые 4 стихии становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
Этот анализ ставится
в связь с учением об относительности бытия,
в силу которой всякое бытие есть
в одном отношении бытие,
в другом — небытие, что раскрывается при анализе движения и изменения.
Потому неплохо звучит мнение Гераклита, утверждавшего, что все вещи суть единое, которое
в силу переменчивости имеет все вещи
в себе; а так как все формы находятся
в нем, то к нему соответственно
этому относятся и все определения, а настолько справедливы и противоречащие друг другу положения.
Бог, оставаясь существом своим (ουσία) превыше мира, творческой
силой своей (ενέργεια) присутствует во временном процессе, рождается
в нем: на острие меча антиномии держится
это соотношение вечности и временности.
Положительная основа бытия есть, прежде всего, мир божественных идей, Бог
в творении;
эти идеи всеменены
в ничто,
в беспредельность; и последняя становится основой самостоятельного бытия
в его независимости и свободе: все существует чрез Бога и от Бога, но именно тем самым оно получает
силу быть
в себе и для себя, вне Бога, как не-Бог или мир.
В этой свободе твари, опирающейся на тварное ничто, божественные начала бытия существуют не
в силе и славе своей, не
в лике вечности,
в которой они не ведают развития и восполнения, ибо не нуждаются
в них, но во временном становлении, как тема и вместе задача мирового процесса, его данностъ-заданностъ, что дает наиболее точную формулу для определения и тварной свободы, и тварного творчества.
Однако
эти «рабочие гипотезы» имеют
силу лишь для мира явлений, для периферии бытия, причем и сами имеют основу
в более глубоких слоях бытия.
Божественное триединство, Бог-Любовь,
в Своем замкнутом, самодовлеющем, вечном акте Божественной, субстанциальной Любви внеполагает (
в смысле матафизической внеположности) предмет
этой Божественной Любви, любит его и тем изливает на него животворящую
силу триипостасной Любви.
Должны существовать идеи не только настоящих вещей, но и прошедших, даже идеи отрицания, относительного, гибнущего, смерти, уничтожения и под
Сила этого аргумента заключается
в прямом отожествлении понятий, возникающих
в мире явлений и по поводу их, с самыми идеями, но
это прямолинейное отожествление отнюдь не вытекает из платоновского учения, ибо мир идей, хотя и имманентен миру явлений, как его основа, но вместе с тем и принципиально от него отличается Идеи
в нем погружены
в становление и небытие, терпят многочисленные преломления и отражения, собственно и составляющие область относительного.
Однако оккультизм
в этом смысле религиозно ложен лишь
в силу своего религиозного коэффициента, а не по непосредственной своей задаче, ибо возможен правый оккультизм, насколько такое выражение применимо к тому преизобильному восприятию софийности природы, которое свойственно, напр., святым, и вообще людям духоносным и может быть свойственно природе человека.
Разумеется, для человечества, насколько оно живет
в плоскости ума, а следовательно, до известной степени обречено на науку и философию, должна иметь
силу этика ума, существует обязанность логической честности, борьбы с умственной ленью, добросовестного преодоления преодолимых трудностей, но религиозно перед человеком ставится еще высшая задача — подняться над умом, стать выше ума, и именно
этот путь указуют люди христианского, религиозного подвига [На основании сказанного определяется и наш ответ на вопрос о «преображении разума», поставленный кн.
Ум, которому были бы известны для какого-либо ладного момента все
силы, одушевляющие природу, и относительное положение, всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить
эти данные анализу, обнял бы
в одной формуле движения величайших тел вселенной наравне с движением легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором» (Лаплас.
Однако «то, что входит
в материю, как
в мать, ей не пользует и не вредит, и толчок
этот направляется не на нее, но друг на друга, ибо
силы эти действуют на противоположное, а не на субстрат.
Эта «земля» есть поэтому как бы космическая София, ее лик
в мироздании, женское его начало, которое имеет
силу, по творческому слову «да будет», производить из себя твари, рождать от него [Каббала на своем реалистическом языке так изображет
это сотворение земли и всего, что из нее произошло: Et Celui qui est en haut est le Pere de tout, c'est lui qui tout cree; c'est lui qui a fecondee la terre, qui est devenue grosse et a donne naissance ä des «produits».
Врач Эриксимах говорит об Эросе: «На основании медицины, нашего искусства, думается мне, можно видеть, что Эрос имеет власть не только над душами людей,
силою красоты, но
силою многого другого и над прочим, как над телами всех животных, так и над произрастающим из земли, словом сказать, над всем существующим (εν πασι τοις ού'σι), что бог
этот велик и дивен и имеет влияние над всем (επί παν τείνει)
в делах, как божеских, так и человеческих» (186 а) [Ср.
Но
этой гениальности он не может, не умеет
в себе открыть, разрыть Кастальский ключ вдохновения [Кастальский ключ — родник на горе Парнас, обладавший способностью давать пророческую
силу; символ поэзии.], хотя порой и изнемогает от жажды.
«С какими стихиями она соединена первоначально,
в тех пребывает и по разрушении, как бы поставленная стражем своей собственности, и по тонкости и удобоподвижности духовной
силы не оставляет собственно ей принадлежащего при растворении
этого с однородным, не подвергается никакой ошибке при раздроблении на мелкие части стихий, но проницает собственные свои, смешанные с однородными, и не ослабевает
в силах, проходя с ними, когда разливаются во вселенной, но всегда остается
в них, где бы и как бы ни устрояла их природа.
Господь пощадил Свое создание и не дал ему такого бессмертия, Он удалил человека от «древа жизни», плодов которого он уже не достоин был вкушать, и обрек его на возвращение «
в землю» с тем, чтобы некогда вновь возвратить
этой земле ее софийную
силу в «жизни будущего века».
По определению св. Максима Исповедника, «зло и не было и не будет самостоятельно существующим по собственной природе, ибо оно и не имеет
в сущем ровно никакой сущности, или природы, или самостоятельного лика, или
силы, или деятельности, и не есть ни качество, ни количество, ни отношение, ни место, ни время, ни положение, ни действие, ни движение, ни обладание, ни страдание, так чтобы естественно созерцалось
в чем-либо из сущего, и вовсе не существует во всем
этом по естественному усвоению; оно не есть ни начало, ни средина, ни конец».
Знают, что
эти тела они имеют, хотя и не
в силах их осуществить.
А
это значит, что
сила первородного греха хотя была велика и вредительна, но осталась ограниченной
в субстанииалъно испорченном мире не могла бы родиться Богоматерь, и такую плоть не мог был бы приять на Себя Спаситель мира.
И если Господь Иисус воплотился
в человека, но не
в одного из ангелов, при всей их близости к Престолу Божию, то и
это служит доказательством, что полнота образа Божия принадлежит только человеку, и ее не имеют даже
силы небесные.
Метафизика не
в силах дать положительного ответа на
этот основной вопрос религиозной антропологии, а может наметить только предельные, отрицательные его грани.
Бог открывается
в Софии и через Софию, которая, женственно приемля
это откровение, есть «слава Божия» (шехина Каббалы). София есть женственное начало, приемлющее
силу Логоса, и
это единение описывается
в Слове Божием, как «брак Агнца». Вот на какую священную тайну указует ап. Павел.
Но
в то же время борьба за пол необходимо является и борьбой с сексуальностью, и
это интимное борение
в самом поле просветляет его изнутри; борьба же против сексуальности есть вражда и против пола, которая хочет обезличения вместо высшего утверждения личности, слабости вместо укрощенной
силы.
Оздоровление пола, чистота и целомудрие не есть только отрицательное качество полового воздержания, которое может соединяться и с глубокой развращенностью, оно есть и положительная
сила — безгрешности
в поле [Из бесчисленных свидетельств об
этом в аскетической литературе приведем для примера только одно.
Павла о том, что «во Христе Иисусе не имеет
силы ни мужской, ни женский пол» [Неточная цитата из Послания к Галатам (3:28).]
в их человеческой поляризации, каковая здесь переходит за
эти пределы.