Неточные совпадения
Т. 2. С. 207–380).] или кантианцы (как бы ни была скудна их догматика), но и как будто антидогматические «мистики»: об этом свидетельствуют их писания, в которых обычно мы находим более или менее выявленную
мистическую систему, т. е. совокупность «догматов», да и возможно ли передать
словом то, что совершенно чуждо мысли?
Про Абсолютное нельзя сказать, что Оно есть, как и нельзя сказать, что Его нет: здесь умолкает в бессилии человеческое
слово, остается только молчаливый философско-мистический жест, одно отрицание, голое НЕ.
Во всяком случае, — и этому необходимо давать надлежащий вес при оценке Мейстера Эккегарта, — художник
слова и спекулятивный метафизик слишком сильно и явно дают себя знать в его сочинениях, чтобы можно было принимать все его идеи за религиозно-мистические интуиции и откровения, и никогда нельзя уверенно сказать, опирается ли проповедь Эккегарта на опытные переживания, или же она рождается из загоревшихся в душе его художественных образов и спекулятивных идей, которые он превращает в задачу для осуществления опытным
мистическим путем.
Точно так же для людей, не доживших еще до внутреннего противоречия животной личности и разумного сознания, свет солнца разума есть только незначущая случайность, сентиментальные,
мистические слова.
Неточные совпадения
Несмотря на то, что в этих
словах было то умиление пред своими высокими чувствами и было то, казавшееся Алексею Александровичу излишним, новое, восторженное, недавно распространившееся в Петербурге
мистическое настроение, Алексею Александровичу приятно было это слышать теперь.
Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы «Ночи» и «Ключ к таинствам натуры» Эккартсгаузена, [Юнговы «Ночи» — поэма английского поэта Э. Юнга (1683–1765) «Жалобы, или Ночные думы о жизни, смерти и бессмертии» (1742–1745); «Ключ к таинствам натуры» (1804) — религиозно-мистическое сочинение немецкого писателя К. Эккартсгаузена (1752–1803).] из которых делал весьма длинные выписки, но какого рода они были, это никому не было известно; впрочем, он был остряк, цветист в
словах и любил, как сам выражался, уснастить речь.
Этот спор не разрешается гносеологией, это — спор о принадлежности к двум разным мирам, к миру, в котором все рационализировано и
слова лишены реального значения, имеют лишь номинальное, и к миру, в котором все дано в
мистической цельности и потому
слова полны реального значения.
Те, которые писали
мистические книги, совершали
мистические действия, те не мистики, а вот мистики те, которые никогда ни в чем не выражали своей мистики, ни в
словах, ни в действиях, у которых мистика оставалась в сфере чистого «переживания».
Подражание страданиям Христовым, вплоть до принятия стигматов, есть последнее
слово католической
мистической чувственности.