Хотя собственная
область веры есть свышепознаваемое, трансцендентное Божество, но она распространяется и на то, что принципиально не недоступно для знания, однако таково лишь для данного момента: таковы не наступившие еще, но имеющие наступить события, вообще будущее, или же прошедшие, но вне человеческого ведения лежащие события — прошлое.
Значение веры в этом смысле выдвинуто было в полемике с Кантом уже Якоби, который считал
областью веры не только бытие божественного мира, но и эмпирического, и таким образом профанировал или, так сказать, секуляризировал понятие веры [«Durch den Glauben wissen wir, dass wir einen Körper haben (!) und dass ausser uns andere Körper und andere denkende Wesen vorhanden sind.
Такое законодательство разума в
области веры содержит в себе нестерпимое противоречие, которое разрешается или полным и окончательным утверждением прав веры, т. е. всего построения «Критики практического разума» (путь большинства неокантианцев), или же ее приматом во всех областях, а в таком случае становится невозможно брать всерьез «Критику чистого разума».
Неточные совпадения
Однако все отдельные верования, относящиеся и к
области имманентного, здешнего мира, проистекают из центрального содержания
веры, являются его отдельными приложениями и разветвлениями; а главным, в сущности единственным предметом
веры, остается одно: ЕСИ.
Это не та
область таинственного, до которой падки суеверные люди, сплошь и рядом чуждые
веры; это не
область тайн или секретов, которые оберегаются от непосвященного («Geheimwissenschaft» [Букв.: тайное знание, тайноведение (нем.).
Вера не отрицает гнозиса, напротив, она порождает его и оплодотворяет: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всей душою твоею (т. е. волею), и всем разумением твоим (т. е. гнозисом)» (Мф. 22:37), и, конечно, дух, загоревшийся
верою, принесет ее огонь и свет во все
области своего творчества.
Можно, конечно, эту интуицию называть и
верой, и «мистическим эмпиризмом», но при этом все-таки не надо забывать основного различия, существующего между этой интуицией и религиозной
верой: такая интуиция вполне остается в пределах эмпирически данной действительности,
области «мира сего».
Оккультизм есть лишь особая
область знания, качественно отличающегося от
веры [Для примера вот одно из многих суждений этого рода: «Тайное знание» подчиняется тем же законам, как и всякое человеческое знание.
Места для
веры и откровения здесь не остается, н если и можно говорить об откровениях высших сфер в смысле «посвящения», то и это посвящение, расширяя
область опыта, качественно ее не переступает, ибо и иерархии эти принадлежат тоже еще к «миру», к
области имманентного.
Если Шлейермахер
областью религии признает чувство вообще, то Кант за таковую
область считает моральное чувство, которое и является органом
веры.
В
область понятий (т. е. «чистого разума») не должно ничего просачиваться через скважину
веры, открывающуюся в практическом разуме.
Учение Канта о «разумной
вере» страдает половинчатостью, это полувера-полуразум: хотя ею переступается
область познаваемого разумом, но в то же время разум не хочет отказаться от своего господства и контроля и в этой чуждой ему
области [Для противоречивости и двойственности идей Канта в вопросе о
вере характерна глава «Критики практического разума» под заглавием: «Каким образом возможно мыслить расширение чистого разума в практическом отношении, не расширяя при этом его познания как разума спекулятивного?» Здесь «теоретическое познание чистого разума еще не получает прироста.
Ведь религиозная
вера и мифотворчество не может же быть упразднено в своей
области какой-либо философемой, и религия существует с большим достоинством вне всякой философии, нежели с несвободной, а потому и неискренней философией, которая как будто хочет показать своей «апологетикой», что сама религия нуждается в апологии, задача апологетики, возомнившей себя религиозной философией, есть поэтому вообще ложная задача, одинаково недостойная и религии, и философии, ибо в ней соединяется отсутствие религиозной
веры и свободного философского духа.
Евангелие в
области хозяйственного поведения указует как идеал не свободу в хозяйстве и через хозяйство, но свободу от хозяйства, оно призывает к
вере в чудо вопреки мировой косности, увещает быть чудотворцами, а не механиками вселенной, целителями, а не медиками.
Хотя предметы веры, без всякого сомнения, находятся вне круга нашего разумения, выше его, однако разум и по отношению к ним имеет такое важное значение, что мы без него обойтись никак не можем. Он исполняет как бы назначение цензора, который, допуская из
области веры выше разума стоящую, то есть метафизическую, истину, отрицает всякую мнимую истину, которая противоречит разуму.
Неточные совпадения
У него не было и того дилетантизма, который любит порыскать в
области чудесного или подонкихотствовать в поле догадок и открытий за тысячу лет вперед. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни
веры ребенка, ни сомнения фата, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней.
Не все, конечно, знает
Вера в игре или борьбе сердечных движений, но, однако же, она, как по всему видно, понимает, что там таится целая
область радостей, горя, что ум, самолюбие, стыдливость, нега участвуют в этом вихре и волнуют человека. Инстинкт у ней шел далеко впереди опыта.
«В этой
области (
области первичной
веры), предшествующей логическому сознанию и наполненной сознанием жизненным, не нуждающимся в доказательствах и доводах, сознает человек, что принадлежит его умственному миру и что — миру внешнему».
Когда государство,
область принуждения и закона, вторгается в церковь,
область свободы и благодати, то происходит подобное тому, как когда знание, принудительное обличение видимых вещей, вторгается в
веру, свободное обличение вещей невидимых.
При нашей постановке вопроса между знанием и
верой не существует той противоположности, которую обыкновенно предполагают, и задача совсем не в том заключается, чтобы взаимно ограничить
области знания и
веры, допустив их лишь в известной пропорции.