Неточные совпадения
Таким
образом, буддизм есть атеизм не в том смысле, чтобы он отрицал
бога, т. е. предмет религиозного отношения, но только в том, что он ничто, и privativum, делает
богом.
Конечно, остается недоступной человеческому уму тайной боговоплощения, каким
образом воплотившийся
Бог мог так закрыть Божество человечеством, чтобы оказаться способным и совершить подвиг веры в
Бога, и испытать человеческое чувство богооставленности, но это показывает именно на глубочайшую человечность веры, ее исключительное значение и неустранимость подвига веры для человека.].
XC, 1225): «Вера есть недоказуемое знание (onapo δεικτος γνώσις); если же знание недоказуемо, вера превышает, стало быть, природу; помощью ее неведомым
образом, но явно мы вступаем в единение с
Богом, превосходящее разумение (νόησιν).
Арнольд и многие другие, в нерелигиозном своем морализме видящие и в
Боге сентиментального гуманиста по их собственному
образу и подобию).
Синкретизм — смешение идей и
образов различных религий, главным
образом путем идентификации
богов.].
Философия религии относится к общей системе философии таким
образом, что «
Бог есть результат других ее частей.
Таким
образом,
Бог есть результат философии, о котором познается, что это есть не только результат, но и вечно воспроизводит сам себя, есть происходящее» [Ср. там же.
Это уже фактически неверно, ибо она имеет только это же самое, а не иное содержание, лишь дает его в форме мышления; она становится, таким
образом, выше формы веры; содержание остается тем же самым» (394). «Философия является теологией, поскольку она изображает примирение
Бога с самим собой (sic!) и с природой» (395).
Но как бы восхищенный и в энтузиазме покоится он в уединении, никуда не склоняясь и даже не обращаясь вокруг себя, стоя твердо и как бы сделавширь неподвижностью (στάσις); и о прекрасном не думает он, находясь уже выше прекрасного, выше хора добродетелей, подобный человеку, который проник в самое внутреннее святилище и оставил позади себя в храме изображения
богов, и, лишь выходя из святилища, впервые встречает их, после внутреннего созерцания и обращения с тем, что не есть ни
образ, ни вид, но сама божественная сущность;
образы же, следовательно, были бы предметами созерцания второго порядка.
Эта филоновская идея, получившая большое распространение и в христианском богословии, является в известном смысле чистейшим недоразумением: если отрицательное богословие ничего не может утверждать о
Боге, то, ясным
образом, не может утверждать и Его бытия.
Мы познаем
Бога, восходя от установленного им порядка мироздания, представляющего
образы и подобия божественных первообразов, восходя к тому, что находится выше (έπέκεινα) всего путем отвлечения от всего (αφαιρέσει) и возвышения над всем (υπεροχή).
«Тот, кто мудро познал, как надо любить (έ ρφν)
Бога, который превыше слова и знания и всяческого отношения в каком бы то ни было смысле и свободен от природы (έζηρμένου και φύσεως), кто оставит все чувственное и мыслимое, всякое время и вечность (αιώνα) и место, и вполне освободится наконец от всякой действенности (ενεργείας), возбуждаемой чувствами, или словом, или умом, тот достигнет несказанным и непостижимым
образом божественной сладости, превосходящей слово и ум; этот путь и слово ведомы только подающему таковую благодать
Богу и удостоившимся ее получить от
Бога, здесь не привносится ничего природного или книжного, раз уже все, что может быть сказано или познано, совершенно преодолено и покрыто молчанием» [Migne, 91. col. 1153 (Ambiguorum liber), ό δε θεός απλώς και αορίστως υπέρ πάντα τα οντά εστί, τα περιέχοντα τε καί περιεχόμενα… αρά σωφρόνως ό διαγνούς πώς έρ^ν του θεού δει, του υπέρ λόγον καί γνώσιν και πάσης απλώς της οιασδήποτε παντάπασι σχέσεως, έζηρημένου και φύσεως, πάντα τα αίσθητά καί νοητά καί πάντα χρόνον και αιώνα καί τόπον ασχέτως παρελεύσεται καί πάσης τελευταϊον όλης της Kai αϊσθησιν και λόγον καί νουν ενεργείας εαυτόν ύπερφυώς απογυμνώσας ά'ρ'ρήτως τε καί αγνώστως της υπέρ λόγον καί νουν θείας τερπνότητος έπιτεύξεται, καθ' δν οϊδε τρόπον τε καί λόγον ό την τοιαύτην δωρούμενος χάριν θεός καί οίταύτην παρά θεοΰ λαβείν αξιωθέντες, οϋκετ ουδέν φυσικόν ή γραπτόν έαυτφ συνεπικομιζόμενος, πάντων αύτφ των λεχθήναι ή γνωσθήναι δυναμένων παντελώς ύπερβαθέντων καί κατασιγασθέντων.].
И однако вследствие неделимости Божества в Его ουσία, каждый
образ божественной энергии, каждый ее луч сообщает все Божество: «несообщимость сущности (ουσία) нисколько не препятствует тому, что чрез каждую из энергий сообщается весь
Бог… ибо нетелесное не делится телесно…
Это определение приводит, таким
образом, к чистой антиномии: «сверхсущностная сущность оказывается совершенно неделимою, а божественная энергия
Бога нераздельно разделяющею (αμέριστος δε μερίζουσα)» [Ibid., 941].
Как говорится в первом случае, можно таким
образом называть
Бога, не говоря, что это собственно совершается, напротив, во втором случае говорится, что это не соответствует действительности, хотя и можно так называть
Бога» [De div. nat., l I, c. 14, col. 459.
Общее содержание отрицательного богословия, развиваемого преимущественно в первой и отчасти во второй книге «De divisione naturae», основного трактата Эриугены, последний определяет так: в нем выясняется, что «
Бога Ничто из всего, что существует и чего не существует, не выражает в Его сущности, что и сам Он совершенно не знает, что Он есть, ибо Он никоим
образом не может быть определяем по величине или свойству, ибо ничто не подходит к Нему и сам Он ничем не постигается, и что сам Он в том, что существует и не существует, собственно говоря, не выражается в самом себе, — род незнания, превосходящий всякое знание и понимание»***.
Подобным же
образом обстоит дело и с истиной, ибо и последней противостоит ложь, и потому
Бог не есть истина, но более, чем истина и сверх-истина.
В поучениях Симона бен Иохай (в Idra Kaba) читаем [Цит. у Ad. Franck. La Kabbale, 1843. Paris, стр.173 и cл.]: «Прежде чем сотворить какую-нибудь форму в этом мире, прежде чем произвести какое-либо изображение, Он (
Бог) был один, без формы, не уподобляясь ничему. И кто мог бы понять Его, каким Он был тогда, пока Он не имел формы?.. Эн-соф не имеет в этом состоянии ни формы, ни
образа; не существует никакого средства его понять, никакого способа его познать»…
Он имеет
образ (Шехину [Шехина (арам.: пребывание вблизи) — термин иудейского богословия, означающий пребывание
Бога в мире; мистическое присутствие
Бога в мире.]), посредством которого создал мир и охраняет его; но сам в себе Он не имеет никакого
образа, ибо необъемлем.
Горе человеку, который приравнивает
Бога к одному из его атрибутов, еще менее можно приравнять
Бога образу человека.
Образ, под которым
Бог обнаруживается, только субъективен, насколько получает силу тот или иной атрибут и сообразно тварям, которым Он раскрывается» (Zohar, II, 42 b. de Pauly III, 192–193).
Погружайся глубже в твое неведение и твое нехотение знать, держись с сознанием полной нищеты (ganz arm) твоего скрытого, непознаваемого
Бога и не думай, что ты человек, который каким-нибудь
образом познает великого, неведомого, скрытого
Бога…
Нельзя проникнуть в
Бога или даже за
Бога лишь путем углубления в свое собственное мировое естество (хотя оно и представляет собой «
образ и подобие», некую природную икону Божества), без реальной встречи с премирным Божеством, без Его откровения о Себе.
Подобным же
образом расправляется он и с христианским учением о Боге-Любви, усматривая в нем антропоморфизм, ибо абсолюту здесь приписывается человеческое «чувство» (ib. 290, ел.).
Беме в качестве основной задачи ставит себе опирающуюся на мистический опыт «дедукцию»
Бога и мира: каким
образом из Ничто или в Ничто возникает
Бог, а в
Боге или из
Бога возникает мир?
«Таким
образом, следует думать о
Боге, что он вводит свою волю в знание (Scienz) к природе, дабы его сила открывалась в свете и могуществе и становилась царством радости: ибо, если бы в вечном Едином не возникала природа, все было бы тихо: но природа вводит себя в мучительность, чувствительность и ощутительность, дабы подвиглась вечная тишина, и силы прозвучали в слове…
Он называет «бредом о творении» (creatürlicher Wahn) мысль, «будто
Бог есть нечто чуждое, и пред временем создания тварей и этого мира держал в себе в троице своей мудростью совет, что Он хочет сделать и к чему принадлежит всякое существо, и таким
образом сам почерпнул из себя повеление (Fürsatz), куда надо определить какую вещь [IV, 405.].
«Если бы держал Он когда-либо в себе совет, каким
образом открыться, то Его откровение не было бы от вечности, вне чувства и места, стало быть, и тот совет должен был бы иметь начало и стать причиной в Божестве, ради которой
Бог совещался в Троице Своей, должны бы быть, следовательно, в
Боге мысли, которые явились Ему как бы в виде
образов, когда Он хотел идти навстречу вещам.
Таким
образом, по мысли Беме, природа в сущности не создана, но, так сказать, автоматически, с правильностью часового механизма, с которым так часто сравнивается у Беме мироздание, возникает в
Боге и раскрывается на разных ступенях.
Бемизм есть динамический спинозизм, концепция же отношения
Бога к миру у обоих одна и та же [Cp., напр., у Спинозы: «Я раскрыл природу
Бога и его свойства, а именно, что он необходимо существует; что он един; что он существует и действует по одной только необходимости своей природы; что он составляет свободную причину всех вещей; что все существует в
Боге и, таким
образом, зависит от него, что без него не может ни существовать, ни быть представляемо; и наконец, что все предопределено
Богом и именно не из свободы вовсе или абсолютного благоизволения, а из абсолютной природы
Бога, иными словами, бесконечного его могущества…
Столь же в бемовском духе развито и следующее объяснение мирового зла и несовершенства из божественной полноты: «На вопрос, почему
Бог не создал всех людей таким
образом, чтобы они руководствовались одним только разумом, у меня нет другого ответа, кроме следующего: конечно, потому что у него было достаточно материала для сотворения всего, от самой высшей степени совершенства до самой низшей; или, прямее говоря, потому, что законы природы его настолько обширны, что их было достаточно для произведения всего, что только может представить себе бесконечный ум» (ib., 62)134.].
«Как человек сотворен в
образ и подобие
Бога, так равно и ангелы, ибо они братья людей», «святая душа человека и дух ангела имеют единую сущность и существо, и нет никакого различия в них, кроме самого только качества их телесного проявления» [Аврора, 60, 63.].
«Ибо все вещи произошли от вечного духа, как
образ вечного; невидимая сущность, которая есть
Бог и вечность, в своем собственном вожделении ввела себя в видимую сущность и открылась чрез (mit) время таким
образом, что она есть во времени как жизнь, а время в ней как бы немо».
Духовный источник мироутверждения заключается в обращенности духа ко многому и отвращенности от Божественного единого ничто [Эта жизнь (тварности и раздора) должна прийти в ничто… таким
образом в той же жизни, в какой я ощущаю свою яйность (Ichheit), грех и смерть; она должна сойти в ничто, ибо в жизни, каковая есть
Бог во мне, я враждебен смерт и и греху; и по жизни, которая есть еще в моей яйности, я чужд ничто как Божеств» (dem Nichts als der Gottheit) (IV, 359, § 63).
Бог творит мир, — в Абсолютном сверхъединстве непостижимым
образом возникает относительное и множественное, космическое εν και παν.
Бог истощается в ничто, превращая его в материал для Своего
образа и подобия.
Господь Иисус есть
Бог, Второе Лицо Пресвятой Троицы, в Нем «обитает вся полнота Божества телесно» [Кол. 2:9.]; как
Бог, в абсолютности Своей Он совершенно трансцендентен миру, премирен, но вместе с тем Он есть совершенный Человек, обладающий всей полнотой тварного, мирового бытия, воистину мирочеловек, — само относительное, причем божество и человечество, таинственным и для ума непостижимым
образом, соединены в Нем нераздельно и неслиянно [Это и делает понятной, насколько можно здесь говорить о понятности, всю чудовищную для разума, прямо смеющуюся над рассудочным мышлением парадоксию церковного песнопения: «Во гробе плотски, во аде же с душею, яко
Бог, в рай же с разбойником и на престоле сущий со Отцем и Духом, вся исполняя неописанный» (Пасхальные часы).].
Бог, не только
образ (Gestalt)
Бога, но
Бог как абсолютная личность [Philos. der Offenb., I.
«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно в
Боге и как поглощенное в actus purissimus божественной жизни, само с
Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает в
образах своего бытия возможность другого бытия, или того момента, как ему эти
образы являются как потенции, т. е., стало быть, от вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он, стало быть, уже имеет в ней будущего Сына, которого он в ней наперед познает, в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
При этом не получится круглого нуля, каковым не является даже чистая потенция, нераскрытый меон, но здесь возможно различие в степени достижения и
образе становления, ибо то, что в
Боге предвечно и не имеет степени, свободно осуществляется в мире.
София, хотя не есть Абсолютное или
Бог, но имеет то, что имеет, непосредственно от
Бога или абсолютным
образом, она свободна от погруженности в ничто, свойственной мировому бытию.
Своим ликом, обращенным к
Богу, она есть Его
Образ, идея, Имя.
Здесь прямо излагается — с неподражаемым, чисто платоновским соединением массивных мифологических
образов и тончайших спекулятивных понятий, — что мир сотворен
Богом «благим и не ведающим зависти» (29 d) [Ср. Платон.
То, что утверждает Мальбранш, совершенно бесспорно, однако применимо не прямо к Божеству, одновременно миру трансцендентному и имманентному, но к Его «
образу и сиянию» в мире, к божественной Софии: мы познаем вещи, все (πάν) не непосредственно в
Боге, но в Софии.
Но мир есть бытие не самобытное, а то, что сотворено
Богом, не может быть таким, каков сам Творец: in his enim, quae auoaue modo sint, et non sunt quod Deus est, a quo facta sunt»» [В здешних вещах да будет свой собственный
образ, а не Божий, от которого все они происходят (лат.).] [De civ. Dei, XIV, 13, 11 (Писарев, 103).].
Понятие Jungfrau Sophia резко отличается внеполовым, точнее, полувраждебным характером: вообще вся система Беме отмечена отсутствием эротизма и типической для германства безженностью (которая дошла до апогея в гроссмейстере германской философии Канте). «Die Bildniss ist in Gott eine ewige Jungfrau in der Weisheit Gottes gewesen, nicht eine Frau, auch kein Mann, aber sie ist beides gewesen; wie auch Adam beides war vor seiner Herren, welche bedeitet den irdischen Menschen, darzu tierisch» [
Образы Божий, которые принимает вечная Дева в качестве мудрости
Бога, не есть ни мужчина, ни женщина, но и то и другое; как и Адам был и тем и другим перед своим Господом, чем отличался смертный человек от животного (нем.).] [Ib., Cap.
И сотворил
Бог человека по
образу Своему, по
образу Божию сотворил его (Быт. 1:27).
Реальность этой связи между
образом и Первообразом отмечена той чертой библейского повествования, что
Бог вдунул душу в человека, следовательно, при этом произошло некоторое исхождение Божества, род творческой эманации.
«Будете как
боги»: имея в себе
образ Божий как повторение Первообраза, ощутите его как самостоятельно, от себя обладаемую сущность.
Как
образ Божий, он имеет формально природу Божества, есть
бог in potentia и только в силу этой божественной потенциальности способен к «обожению».