Софийность мира имеет для твари различную степень и глубину: в высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим, Новое Небо и Новая Земля; во внешнем, периферическом действии в космосе она есть универсальная
связь мира, одновременно идеальная и реальная, живое единство идеальности и реальности, мыслимосТи и бытия, которого ищет новейшая спекулятивная философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
Неточные совпадения
Религиозное переживание удостоверяет человека в реальности иного, божественного
мира не тем, что доказывает его существование или разными доводами убеждает в необходимости последнего, но тем, что приводит его в живую, непосредственную
связь с религиозной действительностью, ему ее показывает.
Религия,
связь человека с божеством, имеет для него значение не
связи двух
миров, но выражает лишь определенную стадию развития духа [Сродным интеллектуализмом был заражен уже Фихте, и притом не только в ранний период («спора об атеизме»), но и в поздний, эпохи «Anweisung zum seligen Leben» 1806 года.
Однако в
связи с этим проскальзывает и иная мысль, именно: что, переходя из одного низшего
мира в высший, человек достигает в конце концов
мира божественного.
Учение Платона об идеях, вершиной которых является идея Блага, само Божество, необходимо имеет два аспекта, вверх и вниз: идеи имеют самосущее бытие в «умном месте», представляя собой нечто трансцендентное мировому бытию, как быванию, но они же его собой обосновывают, бытие причастно им, а они бытию, между двумя
мирами существует неразрывная
связь — причины и следствия, основы и произведения, эроса и его предмета и т. д.
Самой выдающейся чертой мистики Эккегарта является то, что отрицательное богословие в
связи с учением об Abgeschiedenheit, сливающей
мир и человека с Богом, приводит его к признанию не трансцендентности Бога, но максимальной Его имманентности: черта между Богом и тварью совершенно стирается, различие их преодолевается в превышающем его единстве [В
связи с учением об отрешенности Эккегарт развивает свое важнейшее учение о Gott и Gottheit, о чем в след, отделе.]. Но об этом ниже.
Это возникновение не может мыслиться по категории причинной
связи,
мир не есть следствие, а Бог не есть его причина, и это не только потому, что Бог понятый как первопричина уже включается в причинную цепь, в область относительного, но и потому, что causa aequat effectum [Причина равна действию (лат.).], причина объясняет следствие, лишь находясь с ним в той же плоскости, при творении же мы имеем, μετάβασις εις άλλο γένος, скачок от Абсолютного к относительному, и причинное объяснение здесь не пользует нимало.
Идея творения
мира Богом поэтому не притязает объяснить возникновение
мира в смысле эмпирической причинности, она оставляет его в этом смысле необъясненным и непонятным; вот почему она совершенно не вмещается в научное мышление, основывающееся на имманентной непрерывности опыта и универсальности причинной
связи, она остается для него бесполезна и ему чужда, — есть в этом смысле заведомо ненаучная идея.
А для этого надо показать, в чем и почему софийный
мир в одно и то же время есть София и от нее отличается, не есть София, какова
связь между
миром и Софией и пропасть, их разделяющая.
Она остается одной и той же в основе и тогда, когда Адам «давал имена» животным, осуществляя тем самым свою софийную
связь с
миром, и тогда, когда падшее человечество, после изгнания из рая, обречено было в поте лица возделывать проклятую Богом землю.
Однако преимущество Платона перед Плотином при этом состоит в том, что у первого в «Тимее» вводится акт творения, как момент, установляющий
связь между двумя
мирами, их соединяющий, а вместе и разделяющий.
Но, попадая в
мир бытия-небытия, в кеному материальности, они вступают в
связь с principia individuationis в отрицательном смысле.
В Еве же ему открылась живая плоть всего
мира, и он ощутил себя его органической частью [В
связи с браком стоит и питание, причащение плоти
мира, также удостоверяющее плотскую чувственность человека.
Символическое искусство не разрывает
связи двух
миров, как это делает эстетический идеализм, примиряющийся на одной лишь художественной мечтательности, — оно прозревает эту
связь, есть мост от низшей реальности к высшей, ad realiora.
Быть может, под громы войны и мировых потрясений, и не без
связи с ними, и ныне для
мира неведомо совершается нечто такое, что для его судеб подлиннее, окончательнее, существеннее, чем эта война и чем весь этот шум, поднятый европейским «прогрессом».
История свершится не тем, что падут великие державы и будет основано одно мировое государство с демократией, цивилизацией и социализмом, — все это, само по себе взятое, есть тлен и имеет значение лишь по
связи с тем, что совершается в недрах
мира между человеком и Богом.
Неточные совпадения
— Я помню про детей и поэтому всё в
мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную
связь с гувернанткой своих детей…
Впрочем, ради дочери прощалось многое отцу, и
мир у них держался до тех пор, покуда не приехали гостить к генералу родственницы, графиня Болдырева и княжна Юзякина: одна — вдова, другая — старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы, не весьма обворожительные любезностью своей, но, однако же, имевшие значительные
связи в Петербурге, и перед которыми генерал немножко даже подличал.
Но и старая вера в Промысл требует переоценок, она связывалась с оптимизмом и бестрагичным взглядом на этот феноменальный
мир, подчиненный необходимым каузальным
связям.
Тот хаос, в который сейчас ввергнут
мир и за ним мысль, должен был бы привести к пониманию неразрывной
связи истины с существованием Логоса, Смысла.
Мир объектов,
мир феноменов, с царствующей в нем необходимостью, лишь внешняя сфера, но за ним скрыта глубина
связи с Богом.