Неточные совпадения
И вдруг в тот час заволновалась, зарадовалась, задрожала душа: а если
есть… если не пустыня, не ложь, не маска, не смерть, но Он,
благой и любящий Отец, Его риза, Его любовь…
Итак, которые удостоились увидеть зараз всеми вместе чувствами, как одним из многих чувств, сие всеблагое, которое и единое
есть и многое, поелику
есть всеблагое, те, говорю, поелику познали и каждодневно познают разными чувствами единого чувства разные вместе
блага, как единое, не сознают во всем сказанном никакого различия, но созерцание называют ведением, и ведение созерцанием, слух зрением, и зрение слухом» (Слова преп. Симеона Нового Богослова. I, 475).], хотя бы и оккультного, «мудрости века сего» [«Ибо мудрость мира сего
есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3:19).].
Это признание для теоретического разума может
быть названо гипотезой, а по отношению к пониманию объекта, данного нам путем морального закона (высшего
блага), значит по отношению к потребности в практическом направлении, верой и притом верой чистого разума, ибо только чистый разум (как в его теоретическом, так и в практическом применении)
есть тот источник, откуда оно возникает» (Кант. Критика практического разума, пер.
Так и
благо, надо сказать, доставляет познаваемому не только способность познаваться, но и получать бытие и иметь от него сущность, тогда как
благо не
есть сущность, но по достоинству и силе стоит выше (трансцендентно — έπέκεινα) сущности» [Καϊ τοις γιγνωσκομένοις τοίνυν μη μόνον το γιγνώσκεσθαι φάναι υπό του αγαθού παρεΐναι, άλλα και το εΐναίτε και την οι!σίαν ύτί εκείνου αύτοΐς προσεϊναι, ουκ ουσίας οντος του αγαθού, αλλ' έτι έπέκεινα της ουσίας πρεσβεία και δυνάμει υπερέχοντος (Respubl., VI, 509 b).
Мир идей у Платона образует самостоятельную софийную фотосферу, одновременно и закрывающую и открывающую то, что за и над этой сферой — само Божество; идеи у Платона остаются в неустроенной и неорганизованной множественности, так что и относительно верховной идеи
блага, идеи идей, не устранена двусмысленность,
есть ли она Идея в собственном и единственном смысле или же одна из многих идей, хотя бы и наивысшая (особое место в этом вопросе занимает, конечно, только «Тимей» с его учением о Демиурге [«Демиург» по-греч. означает «мастер», «ремесленник», «строитель»; у Платона — «Творец», «Бог».
Отсюда
благо (το ευ) для него не
есть акциденция, это
есть оно само.
Все то, что зовется нуждающимся в
благе, нуждается и в поддерживающем, следовательно, единое не
есть и
благо.
Поэтому оно ничего и не хочет, но
есть сверхблаго (ύπεράγαθον) и
благо не для самого себя, а для других вещей, если что-либо способно принять в нем участие.
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может
быть мыслим ни безусловным
благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу Бог выше всех этих атрибутов личного бытия, — лучше, чем само
благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не
есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее
благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше
блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
890, A: «το ον και αγαθού κρεϊττον εστί καί ενός είλικρενέστερον καί μονάδος άρχεγονώτερον» (Сущее лучше
блага, чище единого и изначальное монады).]; его нельзя, наконец, назвать и жизнью, он больше и выше, чем жизнь, он
есть вечный и неиссякаемый источник жизни» [De Profug.
Божество по благодати открывается человеку в меру способности отдельного духа, но сама «пресущественная беспредельность лежит выше сущности (трансцендентна ей); выше умов превышающее ум единство; недоступно всякому рассуждению единое, превосходящее рассуждение; неизреченное для всякого слова
благо превыше слова; единство, единящее всякое единство, и пресущественная сущность, и ум, недоступный уму, и слово неизрекаемое, бессловность, безразумность и безымянность, не соответствующая ничему из сущего; виновное в бытии всего, само не
будучи сущим, как трансцендентное всякой сущности» (ib.).
Так, основное определение Божества как
блага сопровождается следующим разъяснением: «
будучи только в себе, оно не имеет сущности и далеко превосходит сущность,
будучи неживым, превосходит жизнь, и
будучи неразумным, превосходит мудрость» (και εν αύτω μόνφ και το ανούσιον ουσίας υπερβολή· και το αζωον υπερέλουσα ζωή και το άνουν υπερέχουσα σοφία) (de d. п., IV, 3, с. 647).
Назовешь ли ты Его
благим, или праведным, или мудрым, или чем бы то ни
было другим, ты скажешь не о природе Бога, но о том, что — около природы.
Ибо лишь то, что
благо, может
быть лучше, и лишь что может
быть лучше, может стать наилучшим.
Бог же не
благ, и потому Он не может
быть лучше, а если так, то не может стать и наилучшим: далеки от Бога эти три определения: «
благой», «лучше», «наилучший...
II. S. 3–4.], выше «чистого, простого погружения в чистое, простое, непознаваемое, неименуемое, скрытое
благо, которое
есть Бог», как говорит и Дионисий (Ареопагит), «пусть все держится его (божества) не».
Всемогущее, невидимое, непонятное, всеведущее, вечное, самостоятельное
благо, сущность всех сущностей, всемогущая воля, которая собственно не любит, не мудра, не правдива, не
блага и т. д., но
есть сама любовь, мудрость и
благо,
благой, вечный свет».
Откровение Бога, согласно целому ряду утверждений Беме,
есть, прежде всего, самооткровение, открытие себя для себя самого: «без своего откровения Бог не
был бы известен самому себе» [«…von dem unoffenbarten Gott, der ihm doch auch selber ohne siene Offenbarung nicht erkannt wäre» (Myst. magn., 24, δ 11).], а «так как вечное
благо не может (nicht mag)
быть бесчувственным существом (ein inempfindlich Wesen), ибо иначе оно не
было бы открыто самому себе, то оно вводит себя в наслаждение (Lust) в себе самом» [Ibid., 12, § 4.].
«Мы не можем сказать, что этот мир создан из чего-либо, возникло лишь вожделение из свободного наслаждения, что безосновность, как высшее
благо, или сущность, как вечная воля, созерцает в наслаждении (Lust), как в зеркале» (IV, 424, § 7).]; мир
есть модус абсолютной субстанции, — на разные лады, но в одинаковом смысле отвечают Дж. Бруно, Спиноза, разных оттенков пантеисты и монисты; следовательно, напрашивается неизбежное заключение — мира нет в его самобытности и относительности, а существует только Абсолютное.
Бог
есть виновник-не только бытия, но и небытия, эта головокружительная по смелости и глубокомыслию формула принадлежит не кому иному, как таинственному автору «Ареопагитик» и комментатору его св. Максиму Исповеднику, — столпам православного богословствования [В творении «О божественных именах» св. Дионисий Ареопагит говорит, что, «если позволительно сказать, само не-сущее стремится к
благу, стоящему выше всего существующего, старается и само как-нибудь
быть в
благе» (και αυτό το μη öv έφίεται και φιλονικεϊ πως εν τοίγαθώ και αυτό είναι) (De d. п., IV, 3 Migne, III, 64714).
«Тимей»
есть единственный диалог Платона, где мир рассматирвается как творение
благого, «не ведающего зависти» Творца.
Следует ведь сказать, что жизнь в теле сама по себе
есть зло, но через добродетель доставляется
благо душой, не утверждающейся в сложности своей, но уже разделяющей эту связь» (Enn. I, lib. VII, cap. III).
Очевидно также, что зло, как таковое, не могло
быть создано
благим и любящим Творцом, а потому и не может иметь в себе бытия или самостоятельного источника жизни, который, однако, присущ самомалейшей твари.
Есть только
благо, а все, что не
благо, не
есть.
Господствующее мнение церковных писателей восточной церкви о природе зла сводится к тому, что оно рассматривается как не-сущее; оно
есть отрицание или ущерб (στέρησις)
блага.
С. 54 (4.24, 725): «…Ни в демонах, ни в нас нет зла как сущего, и проявляется оно только как оскудение совершенств и при отречении от присущих нам добродетелей».], ибо и в них зло
есть отсутствие, неполнота
блага.
А если как-нибудь и существует, то все существующее происходит от
блага, следовательно, и она
была бы из
блага, стало
быть, или
благо производило бы зло, или же зло, происходя из
блага,
было бы
благом.
Бог ведает зло как
благо (το κακόν ή αγαθόν), и перед ним причины зла
суть силы, творящие добро»****.
Бытийная сила принадлежит только добру, бытие (essentia) и
благо (bonum) мира
суть синонимы.
Зло
есть не что иное, как отрицание (negatio), испорченность (correptio) и лишение (privatio)
блага — бытия.
Пол, нераздельно связанный с сексуальностью, дает огонь жизни, а потому
есть положительная и
благая сила (отсюда понятно всеобщее инстинктивное отвращение к «половым аномалиям» или просто половой бездарности, физическому и духовному кастратству).
Вера Израиля потому уже не
была религией
благого и милующего Отца всех людей, что она не могла и не хотела
быть всенародной и сверхнародной.