Неточные совпадения
Кауфман и др.), но и неокантианство; сторонники «имманентизма» в духе учения И. Канта считали, что предметный мир не объективно дан, а конструируется сознанием (т. е. «имманентен», внутренне присущ сознанию), отрицая вместе с
тем существование «вещи в себе».] и «монизма» — от протестантства до социалистического человекобожия [Критике «социалистического человекобожия» посвящен ряд статей С. Н. Булгакова в книге «Два града» (в 2 т. М., 1911): «
Религия человекобожия у Л. Фейербаха», «К.
Поэтому речь идет здесь о формальной или, так сказать, «трансцендентальной» природе
религии, а не о
том либо ином содержании религиозных представлений; далее, не о психологической стороне
религии, но об условиях объективной значимости ее содержания, по отношению к которому психология представляет собой только среду, обстановку, фактическую наличность.
Для
того чтобы правомерно поставить этот вопрос в трансцендентальном смысле, не нужно еще предрешать вопроса о характере
религии и данном ее содержании; достаточно лишь
того, чтобы можно было и относительно
религии поставить
то же самое если, какое подразумевается относительно науки, этики, эстетики: если. она есть.
Религия представляет собой настолько универсальный факт человеческой жизни, что просто его отрицать никому невозможно; если и скажут, что
религия не может в настоящее время считаться свойственной в одинаковой мере всему человечеству,
то ведь не надо забывать, что этот же аргумент еще в большей степени применим к эстетике, этике, даже науке.
Пример подобного отношения являет
тот же Кант, который в число своих систематически распланированных критик, по мысли его, имеющих обследовать все основные направления и исчерпать все содержание сознания, не включил, однако, особой «критики силы религиозного суждения», между
тем как известно, что трансцендентальная характеристика
религии запрятана у него во все три его критики [Нам могут возразить, что таковая четвертая критика у Канта в действительности имеется, это именно трактат «Die Religion innerhalb der blossen Vernunft» (написанный в 1793 году, т. е. уже после всех критик), в наибольшей степени дающий ему право на титул «философа протестантизма».
В своем отношении к общей проблеме
религии Кант был ослеплен и загипнотизирован собственной религиозной доктриной и потому не мог посвятить трансцендентальному исследованию этой проблемы
того внимания, которого именно от нею требовала бы логика трансцендентализма и простая последовательность.
Для
того чтобы поставить трансцендентальную проблему
религии, нужно только не иметь никакой предубежденности, ни метафизической или спекулятивной, ни догматической, ни эмпирической: нужно смотреть на жизнь открытыми, простыми глазами и уделить всемирно-историческому факту
религии то внимание, которое ему естественно принадлежит, даже хотя бы в силу ее распространенности.
При ответе на этот вопрос в
тех многочисленных определениях
религии, которые делаются в религиозно-философской литературе, в большинстве случаев делается попытка установить
те или иные черты (или задачи) истинной религиозности, иначе говоря, высказывается нормативное суждение о
том, чем должна или может быть
религия в наиболее совершенной форме.
Мы хотим установить
те черты, без которых невозможна
религия, гаснет религиозное сознание, которые его, следовательно, конституируют.
В
религии устанавливается и переживается связь, связь человека с
тем, что выше человека.
В
религии человек ощущает, что его видят и знают, прежде чем он сам себя узнал, но вместе с
тем он сознает себя удаленным, отторгнутым от этого благого источника жизни, с которым стремится восстановить связь, установить
религию.
Для
того чтобы утверждать своеобразную свою природу (а не быть только музыкой этики, или же незрелым, несовершенным философствованием),
религия должна обладать своим особым органом.
Чтобы постигнуть
религию, познать specificum религиозного в его своеобразии, нужно изучать жизнь
тех, кто является гением в
религии (как и для эстетики, законы красоты установляются ведь не курсами профессоров эстетики, но творческими созданиями художественного гения).
Жизнь святых, подвижников, пророков, основателей
религий и живые памятники
религии: письменность, культ, обычай, словом,
то, что можно назвать феноменологией
религии, — вот что, наряду с личным опытом каждого, вернее вводит в познание в области
религии, нежели отвлеченное о ней философствование.
Как бы ни кичилась мудрость века сего; бессильная понять
религию за отсутствием нужного опыта, за религиозной своей бездарностью и омертвением,
те, которые однажды узрели Бога в сердце своем, обладают совершенно достоверным знанием о
религии, знают ее сущность.
Подняться из плена мира к Богу, из порабощенности в царство свободы — такую жажду пробуждает в душе всякая
религия, и
тем глубже, чем выше и совершеннее она сама.
Кто не допускает особого религиозного удостоверения и отрицает особый орган религиозного ведения,
тот должен в изумлении остановиться пред всемирно-историческим фактом
религии как каким-то повальным, массовым гипнозом и помешательством [Интересно наблюдать, в какие безысходные трудности попадают
те из историков «культуры», которые лишены внутреннего понимания
религии, но и не имеют достаточно прямолинейности, чтобы совершенно отмести, как хлам и предрассудки или «надстройку» на каком-нибудь «базисе», религиозные верование и культ.].
Это положение есть не только аналитическое суждение, выведенное на основании рассмотрения понятия
религии, но вместе с
тем и религиозное синтетическое суждение a priori [Синтетические суждения a priori — в системе Канта такие суждения, которые увеличивают данное познание и при этом проистекают не из опыта, а из свойств человеческого мышления.].
В своей статье В. И. Иванов писал: «
То, что есть
религия, воистину родилось из «Ты», которое человек сказал в себе
тому, кого ощутил внутри себя сердцем…» (там же.
ЕСИ, синтетическое религиозное суждение a priori, есть единственная опора
религии, без которой она не существует, подобно
тому как искусство не существует без красоты или мораль без различия добра и зла.
И
тем самым
религия становится независимой от этики, эстетики, теоретического познания, философии и науки, ибо имеет свою собственную опору, свой собственный орган восприятия.
Религия есть психологизм в
том только смысле, что она представляет совокупность фактов психологической жизни, осуществляющихся в конкретной индивидуальной психике.
И однако, если мы всюду применяем генетическое и трансцендентальное рассмотрение и от факта отличаем его смысл и значение,
то совершенно
то же самое должно иметь место и в
религии.
В
религии человеческому духу становится доступно
то, чего он не постигает ни в науке, ни в этике, ни в эстетике (хотя каждая из них в отдельности и может указывать путь к
религии, да и действительно это по-своему делает).
Без такого органа было бы, конечно, невозможно
то пышное и многоцветное развитие
религии и
религий, какое мы наблюдаем в истории человечества, а также и все ее своеобразие [Нам приятно отметить, что к опытному истолкованию
религии приходит в результате всего своего колоссального изучения
религий Макс Мюллер (в разных своих сочинениях, см., напр., Natürliche Religion. Leipzig, 1890.
В этом смысле понятие безбожной
религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо
религии именно и состоит в опытном опознании
того, что Бог есть, т. е. что над миром имманентным, данным, эмпирическим существует мир иной, трансцендентный, божественный, который становится в
религии доступным и ощутимым: «
религия в пределах только разума» [Название трактата И.
Это определение как будто теряет свою силу тогда, когда атеизм отрицает существование бога и вместе с
тем, как буддизм, остается чрезвычайно интенсивной
религией; но нетрудно распознать, что эта видимость проистекает лишь из предвзятого реалистического взгляда на существо божие, которое не подходит к буддийскому абсолютному иллюзионизму.
Можно, конечно, для обозначения этого чувства сочинить новый термин, но, нам кажется, в этом нет никакой нужды, ибо в своем предварительном и формальном определении трансцендентное
религии пока еще не отличается от трансцендентного философии: это больше логический жест, чем понятие (каковым, впрочем, и неизбежно будет всякое логическое понятие трансцендентного, т. е.
того, что находится выше понятий).], не принадлежит имманентному, — «миру» и «я», хотя его касается.
Итак,
тому, кто хочет непредубежденным и воистину критическим оком исследовать
религию в ее «трансцендентальной» характеристике, необходимо спросить себя: что же такое молитва?
Самобытность
религии основана на
том, что
религия обладает своим способом опознания Божества, или органом трансцендентного, своим удостоверением или (если распространить на область религиозной жизни понятие опыта, как сделал это Джемс) своим особым опытом.
Именно в этом сочинении мы встречаем совершенно гегелевскую мысль о
том, что
религия представляет подготовительную ступень к философии, увенчивающей духовное развитие человека: «für sie (Wissenschaft) wird genetisch, was für die Religion nur ein absolutes Factum ist. Die Religion ohne Wissenschaft ist irgendwo ein blosser, demuhngeachtet jedoch unerschütterlicher Glaube: die Wissenschaft hebt allen Glauben auf und verwandelt ihn in Schauen» (V, 472).
—
То, что она (наука) добывает путем доказательств, для
религии является просто абсолютным фактом.
Религия без науки в чем-то ущербна, но
тем не менее остается непоколебимой верой: наука возвышает любую веру и превращает ее в очевидность (нем.).].
С. 252).], между
тем как
религия имеет дело с положительной бесконечностью, с трансцендентным и абсолютным Богом, подающим нам вечную жизнь, упокояющим и спасающим от распаленного колеса «дурной бесконечности», этой бешеной, ненасытной «эволюции».
В своих «Речах о
религии к образованным людям, ее презирающим» Шлейермахер ради
того, чтобы убедить этих «образованных людей», в конце концов утопил мужественную природу
религии в женственном сентиментализме.
Как известно, главная мысль Шлейермахера состоит в
том, что собственная область
религии есть чувство, которое по природе своей религиозно.
Правда, риторическое и расплывчатое изложение Шлейермахера, особенно при дальнейшем развитии его мысли, допускает различные истолкования, приближающие его учение
то к спинозизму (Франк) [Имеется в виду предисловие С. Л. Франка к переведенным им «Речам о
религии к образованным людям, ее презирающим» Ф. Шлейермахера (М., 1911).],
то к христианской ортодоксии, от которой лично он вообще не отступал и особенно приблизился к ней в позднейших своих сочинениях.
Таковы исключительно элементы
религии, но вместе с
тем все они и принадлежат сюда; нет чувства, которое не было бы религиозным (курс. мой), или же оно свидетельствует о болезненном и поврежденном состоянии жизни, которое должно тогда обнаружиться и в других областях.
Ибо если они должны иметь значение,
то они принадлежат к познанию, а что принадлежит к последнему,
то уже лежит в иной, не религиозной области жизни» («Речи о
религии», перев. С. Л. Франка, стр.47).
«
Религия не имеет никакого отншения даже и к этому знанию (т. е. такому, в котором «естествознание восходит от законов природы к высочайшему и вселенскому Управителю» и II котором «вы не познаете природы, не постигая вместе с
тем и Бога»), ее сущность постигается вне участия последнего.
«Для
религии, правда, существенно размышление… но оно не направлено… на сущность высшей причины самой по себе или в ее отношении к
тому, что одновременно есть и причина и следствие; напротив, религиозное размышление есть лишь (!) непосредственное сознание, что все конечное существует лишь в бесконечном и через него, все временное в вечном и через него.
Ибо к
религии может принадлежать из
того и другого только
то, что есть чувство и непосредственное сознание, но Бог и бессмертие, как они встречаются в таких учениях, суть понятия (101).
Что вы знаете или мните о природе вещей, лежит далеко в стороне от области
религии: воспринимать в нашу жизнь и вдохновляться в этих воздействиях (вселенной) и в
том, что они пробуждают в нас, всем единичным не обособленно, а в связи с целым, всем ограниченным не в его противоположности иному, а как символом бесконечного — вот что есть
религия; а что хочет выйти за эти пределы и, напр., глубже проникнуть в природу и субстанцию вещей, есть уже не
религия, а некоторым образом стремится быть наукой…
Бесспорно, вся сущность
религии состоит в
том, чтобы ощущать все, определяющее наше чувство в его высшем единстве, «как нечто единое и тождественное, а все единичное и особое как обусловленное им, т. е. (!!) чтобы ощущать наше бытие и жизнь в Боге и через Бога» (50–51).
Во всех этих определениях бросается в глаза, что
религия чувства, основанная на ощущении бесконечного, космического единства, отнюдь не содержит в себе идеи Бога, которая
тем не менее постоянно подразумевается Шлейермахером и вводится посредством «т. е.», как в приведенной тираде, причем делается спинозовское уравнение: deus sive natura [Бог или природа (лат.) — выражение из «Этики» Б. Спинозы.].
Но
то, что естественно для рационалиста Спинозы, совершенно непозволительно для антиинтеллектуалиста Шлейермахера, который делает здесь философски неоправданное позаимствование из своего пасторского мировоззрения, каковыми, кстати сказать, вообще кишат «Речи о
религии».
Для нас интересна здесь
та сторона учения Шлейермахера, в которой он наиболее оригинален, а таковой является его религиозная гносеология чувства И над всеми его «Речами о
религии» веет скептически-пантеистическим исповеданием Фауста: полуверой, полуневерием — под предлогом непознаваемости.
Если признать, что действительно чувство, во всей его неопределенности, есть главный или существенный орган
религии,
то это значило бы не только лишить
религию принадлежащего ей центрального, суверенного значения и поместить ее рядом и наравне с наукой, моралью, эстетикой, а в действительности даже и низке их, но, самое главное, сделать
религию слепой сентиментальностью, лишить ее слова, навязать ей адогматизм и алогизм.
Между
тем замысел учения Шлейермахера в
том именно и состоит, чтобы отвести
религии область чувства в его обособленном существовании.
Но эта неопределенность и алогичность
религии есть совершенный nonsens, неосуществимая утопия, и как ни воздерживается сам Шлейермахер от каких-либо высказываний о предмете
религии, но и у него неизбежно получается хотя минимальная и расплывчатая, но все-таки отнюдь не алогическая догматика, приближающая его
то к Спинозе,
то к пиетизму [Пиетизм (от лат. pietas — благочестие) — направление в
религии, ставящее религиозное чувство выше религиозных учений.].