Неточные совпадения
Катя возмутилась. Она стала
говорить об интеллигентном труде, о тяжести его. Потом стала объяснять, что
большевики хотят лишить людей возможности эксплуатировать друг друга, для этого сделать достоянием трудящихся землю и орудия производства, а не то, чтоб одни грабили других.
— Господи, что это творится в мире! — с отчаянием сказала Наталья Сергеевна. — Неужели союзники бросят нас на произвол!
Говорят, французы оставили Одессу… Я все об одном думаю: придут
большевики в Крым, — что тогда будет с Митей?
— Вы,
говорят,
большевик?
Ты,
говорит,
большевик! Нет,
говорю, я не
большевик. А все-таки, когда
большевики придут, — ей-богу, голову тебе проломлю!
— Раньше вы, Михаил Михайлович, иначе
говорили… Вот как отберут у вас
большевики ваш миллион, который вы из Москвы привезли, тогда узнаете, какой порядок.
— Какой миллион? — Агапов весело засмеялся про себя. — Я бога благодарил, что удалось провезти сорок тысяч. А
говорю я с высшей точки. Рад я, не рад, а признать нужно, что только у
большевиков настоящая сила.
Это был какой-то пир: пел Белозеров, опять играла Гуриенко-Домашевская; потом пели дуэтом Белозеров с княгинею. Гости сели за ужин радостные и возрожденные, сближенные. И уж не хотелось
говорить о
большевиках и ссориться из-за них. Звучал легкий смех, шутки. Вкусным казалось скверное болгарское вино, пахнувшее уксусом. У Ивана Ильича шумело в голове, он то и дело подливал себе вина, смеялся и
говорил все громче. И все грустнее смотрела Анна Ивановна, все беспокойнее Катя.
Смелее становился народный говор и ропот. Дерзче грабежи в экономиях и дачных поселках. Чаще поджоги. Безбоязненнее уклонения от мобилизации. В потребиловке Агапов и Белозеров, осторожно оглядываясь,
говорили, что добровольцы, собственно, обманули народ, и что истинно народную власть могут дать только
большевики.
— Тимофей! Как же вы совсем еще недавно
говорили, что вы против
большевиков?
А теперь транспорт наших крымцев пришел к Деникину, — он их не принял: вы,
говорит, убежали от
большевиков, вы мне не нужны.
Было везде тихо, тихо. Как перед грозою, когда листья замрут, и даже пыль прижимается к земле. Дороги были пустынны, шоссе как вымерло. Стояла страстная неделя. Дни медленно проплывали — безветренные, сумрачные и теплые. На северо-востоке все время слышались в тишине глухие буханья. Одни
говорили, —
большевики обстреливают город, другие, — что это добровольцы взрывают за бухтою артиллерийские склады.
— А
говорят, у вас,
большевиков, ни в чем нет недостатка!
— Вот самые страшные для вас враги! Какие против них лозунги могут выдвинуть
большевики? Грабь все, что увидишь, измывайся над буржуями, — это и их лозунги. А они еще
говорят, что не нужно у мужиков отбирать хлеб, и что следует избивать жидов. С этим согласится и всякий ваш красноармеец.
Вот все
говорят: непорядки всякие, бестолочь, голод, ничего
большевики не умеют наладить.
— Владимир Иванович, вы слышали?
Говорят, дела
большевиков плоховаты.
— Она сейчас пропаганду пущала.
Говорила, что слава, мол, богу,
большевиков гонют. Грабителями называла
большевиков.
— Ничего я не
говорила… Спрашивала только, правда ли, что
большевики уходят из города.
Само же европейское имя Дмитревского, видимо, ничего не
говорило ротмистру.
Большевики ценили крупных деятелей науки и искусства, относились к ним подчеркнуто бережно. Здесь же Дмитревский был только тайный советник.
— Екатерина Ивановна! Все мы отлично понимаем, для чего он пошел к
большевикам: спасался от издевательств, сберегал дачу свою от разгрома. И для этого выбрасывал иконы из школ,
говорил демагогические речи… Должен был знать, на что идет.
На стенах и каменных заборах висели объявления новой власти. Не приказы
большевиков — грозные, безоглядные и прямо говорящие. Скользко, увилисто сообщалось о твердом намерении идти навстречу «действительным» нуждам рабочих, о необходимости «справедливого» удовлетворения земельной нужды крестьян. И чувствовалось, — это
говорят чужие люди с камнем за пазухой, готовые уступить только то, чего никак нельзя удержать, — и все отобрать назад, как только это будет возможно.
Неточные совпадения
— Я не знаю, какова роль
большевиков в этом акте, но должен признать, что они — враги, каких… дай бог всякому! По должности я имел удовольствие —
говорю без иронии! — удовольствие познакомиться с показаниями некоторых, а кое с кем беседовать лично. В частности — с Поярковым, — помните?
— Ну, что ж нам растягивать эту историю, —
говорил он, равнодушно и, пожалуй, даже печально уставив глаза на Самгина. — Вы, разумеется, показаний не дадите, — не то — спросил, не то — посоветовал он. — Нам известно, что, прибыв из Москвы, воспользовавшись помощью местного комитета
большевиков и в пользу этого комитета, вы устроили ряд платных собраний, на которых резко критиковали мероприятия правительства, — угодно вам признать это?
«Таким типом, может быть, явился бы человек, гармонически соединяющий в себе Дон-Кихота и Фауста. Тагильский… Чего хочет этот… иезуит? Тем, что он
говорил, он, наверное, провоцировал. Хотел знать количество сторонников большевизма. Рабочие — если это были действительно рабочие — не высказались. Может быть, они — единственные
большевики в… этой начинке пирога. Елена — остроумна».
—
Большевики — это люди, которые желают бежать на сто верст впереди истории, — так разумные люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это люди, которые не хотят революции, они живут для себя, а никто не хочет революции для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно сделать немножко революции, он даст немножко денег и
говорит: «Пожалуйста, сделайте мне революцию… на сорок пять рублей!»
Он видел, что с той поры, как появились прямолинейные юноши, подобные Властову, Усову, яснее обнаружили себя и люди, для которых революционность «
большевиков» была органически враждебна. Себя Самгин не считал таким же, как эти люди, но все-таки смутно подозревал нечто общее между ними и собою. И, размышляя перед Никоновой, как перед зеркалом или над чистым листом бумаги, он
говорил: